Игорь Ефимов - Джон Чивер
БАС. Когда я читал этот рассказ в первый раз, мне по-детски хотелось, чтобы затея удалась. Чтобы в каждом доме друзья радовались появлению Неда, как это случилось в домах Грэхемов и Банкеров, угощали выпивкой, просили задержаться. Но когда он в середине пути наталкивается на дерево, окруженное опавшей желтой листвой (что случилось с летом?), на чью-то запертую калитку, на бассейн без воды, я понял, что путешествие в пространстве превращается в путешествие во времени. Стоя у дома Велчеров и глядя на объявление «Продается», Нед пытается вспомнить, когда эти друзья решили расстаться со своим чудесным домом? И когда он с женой в последний раз отказался принять их приглашение на обед? Неделю назад? Месяц? Год?
ТЕНОР. Именно в этой сцене в голове героя всплывает вопрос, который Чивер должен был много раз задавать себе: «Неужели моя память слабеет? Или я так упорно дрессировал ее не помнить ничего неприятного, что разрушил ее способность отличать фантазии от правды?» В очередном доме хозяева пытаются выразить ему сочувствие по поводу обрушившихся на него бед — он заявляет, что не понимает, о чем они говорят, что никогда он свой дом не продавал и что с детьми не случилось ничего плохого. Они ждут его дома и встретят, когда он завершит свой оригинальный заплыв.
БАС. Солнце сменилось холодным ветром с дождем, мускулы пловца ослабели, он уже с трудом — пользуясь лесенкой, такой позор! — вылезает из очередного бассейна. В какой-то момент ему нужно пересечь двухполосное шоссе, и он вынужден долго стоять на обочине в мокрых трусах, а из пролетающих машин его осыпают насмешками, кто-то запускает консервной банкой из-под пива. Потом он оказывается в общественном парке и плывет в бассейне для отдыхающих, натыкаясь на других купальщиков, держа голову над сильно хлорированной водой, подчиняясь грубым командам спасателей на вышках. И, наконец, финал: в холодных сумерках Нед подходит к своему дому и видит, что оборванный ветром желоб повис над окном, ворота гаража заржавели, все двери заперты. Дом темен и пуст. И судорога сострадания сжимает сердце читателя.
ТЕНОР. Рассказ имел огромный успех, Голливуд снял фильм по нему с Бертом Ланкастером в главной роли. В 1964 году вышел роман Чивера «Скандал в семействе Уопшотов», два новых сборника рассказов. Журнал «Тайм» напечатал большую статью о нем, поместил портрет на обложке. Впервые бедность отступила, пришло признание, и семья Чиверов получила возможность путешествовать по свету. Они побывали в Италии и Египте, Японии и Корее, Англии и Испании, отдыхали на Майорке и Кюросао.
БАС. В Советской России у Чивера сложилась репутация критика американского общества, и он трижды побывал там по приглашению Союза писателей, подружился со своей переводчицей, Татьяной Литвиновой. Его гонорары в рублях невозможно было превратить в твердую валюту и увезти из страны. Закупив достаточное число меховых шапок и деревянных матрешек для подарков, он предложил оставшиеся деньги Литвиновой, чтобы та могла хотя бы купить себе пальто. Но та заявила, что подаренные деньги она потратит на поддержку подпольных публикаций самиздата. Чивер, всеми силами избегавший вмешательства в политику, дарить деньги не стал.
ТЕНОР. Просветы появились и в делах амурных. Жизнерадостная вдова, Сара Спенсер, жившая неподалеку, многие годы, получая «Нью-Йоркер», первым делом искала в нем рассказы Джона Чивера. Познакомившись с ним и узнав, что он чувствует себя ужасно одиноким, потому что жена отправила его спать в другую комнату, она предприняла необходимые шаги, чтобы развеять его одиночество.
БАС. В дневнике появилась запись: «Я пригласил ее в ресторан в Покипси, а потом мы устроили веселую борьбу на ее кушетке… ‘Вам бы нужен молодой человек, а не я’, — говорю я ей. ‘И два, и три, и четыре молодых человека’, — отвечает она». Чивер даже сознался ей в своих гомосексуальных порывах. Но разбитная вдова заверила его, что это вздор, что она в жизни не встречала мужчину, умеющего так откликаться на женские ласки. Видимо, импотенция как-то испарилась под гостеприимной крышей миссис Спенсер.
ТЕНОР. В эти же месяцы способность Чивера влюбляться в мужчин тоже была вознаграждена. В писательской колонии Яддо он встретил старого знакомого, композитора Неда Рорена, который к тому времени привлек к себе внимание как автор весьма откровенной книги о геях. В течение недели двое были неразлучны: разъезжали по округе в автомобиле Чивера, устраивали пикники, пили джин из термоса, занимались любовью два-три раза в день и однажды настолько забыли об осторожности, что устроились под столом для пинг-понга. Правда, впоследствии Рорен не без удивления вспоминал, что из всех анатомических даров ему доставался только рот возлюбленного — ничего другого.
БАС. Зато на литературном фронте дела вскоре опять пошли вниз. Завершение романа «Скандал в семействе Уопшотов» сам Чивер так комментировал в своем дневнике: «Когда я дописал его, моим первым инстинктивным порывом было покончить с собой или сжечь рукопись». Пять лет спустя был закончен и опубликован роман «Буллет-Парк». Про это произведение один критик писал, что оно перегружено черным юмором, другой — что в погоне за диковинным и абсурдным автор уже окончательно махнул рукой на правдоподобие. Пока я читал «Буллет-парк», мне несколько раз хотелось снять телефонную трубку, позвонить Чиверу и спросить: зачем вы заставили меня читать первую главу про семейство Хаммеров, покупающих дом в городке, если потом они исчезают из повествования на сто двадцать страниц? Только я проникся сочувствием к семейству Нейлсов и их заболевшему сыну-подростку, как они провалились в небытие на восемьдесят страниц. И эти восемьдесят страниц будут посвящены воскресшему Хаммеру, разъезжающему по всему свету в поисках какой-то желтой комнаты. Только для того, чтобы на последних двадцати страницах свести оба семейства в нелепом эпизоде: обезумевший Хаммер пытается совершить ритуальное убийство сына Нейлсов путем сожжения его на церковном алтаре. Неужели вам наплевать, верит читатель вашему рассказу или нет?
ТЕНОР. Мне кажется, беда Чивера-романиста и беда Чивера-человека вырастали из одного корня: всякий новый знакомый и всякий выдуманный персонаж слишком быстро наскучивали ему. Бесконечное многообразие человеческих чувств и характеров не увлекало его. Живых людей он провоцировал сарказмами и всякими едкими замечаниями, чтобы сделать их интереснее для себя, персонажам приписывал всякие экстравагантные поступки и черты, чтобы заинтересовать читателя.
БАС. Кажется, он воображал, что всем людям свойственны одни и те же желания и все эти желания ему заранее известны: иметь хорошую работу или капитал, хорошее жилье, почетное положение в обществе, любовь жены и детей, успех у женщин, крепкое здоровье, привлекательную внешность. И в этом убеждении он был очень близок тысячам благодарных читателей журнала «Нью-Йоркер».
ТЕНОР. В его произведениях почти нет героев, увлеченных какой-нибудь абстрактной идеей, забывающих себя в благородно-жертвенном порыве или в религиозном экстазе. Попытки жены Мэри принять участие в общественной жизни только раздражают его, порыв дочери ехать в Южные штаты, чтобы принять участие в борьбе за права негров, вызывает град насмешек.
БАС. К писателям, пытавшимся выйти за рамки маленького индивидуального «я», он относится с открытой враждебностью. В какой-то момент пишет эссе «Чего никогда не появится в моем следующем романе», куда включает пародию на Холдена Колфилда. В письме редактору «Нью-Йоркера» называет Сэлинджера «шестисортным». В рассказе «Мир яблок» выводит в пародийном виде Роберта Грейвза, мэтра британской литературы, автора исторического бестселлера «Я, Клавдий» и множества других книг и сборников стихов.
ТЕНОР. В этом рассказе старый поэт Аза Баскомб вот уже сорок лет живет в уединенной вилле в горах Италии (Грейвз жил на Майорке) и снисходительно принимает текущих к нему поклонников. Рисуя внутренний мир поэта, Чивер явно наделяет его всеми слабостями и порочными порывами, присущими ему самому. Баскомб увенчан многими литературными наградами, призами и медалями, но тоскует по Нобелевской премии. Проснувшись ночью, он с ужасом осознает, что не может вспомнить имя Байрона и наутро начинает отчаянно тренировать свою память. Вместо веселых детских стихов из-под его пера вдруг начинает выползать похабщина и порнография. В общественном туалете он любуется идиотским лицом педераста, за деньги предлагающего себя всем желающим. На концерте классической музыки занимает себя тем, что мысленно раздевает певицу. Баскомб мечется: где искать спасения от этого наваждения?
