Журнал «Парус» №71, 2019 г. - Геннадий Петрович Авласенко
Забытые землёй.
Если мне не изменяет память, злобный хан Кюря еще в позапрошлом тысячелетии сделал чашу из черепа князя Святослава. Примерно так же поступил поэт Юрий Кузнецов, с той лишь разницей, что сделал чашу из черепа отца.
И, кстати говоря, физиология в этом стихотворении почти присутствует. Если зубы – часть черепа, то Юрий Кузнецов касается своим черепом черепа отца. Кость соприкасается с костью. И если «гнуть» только поэтические «ложки», то есть говорить только о том, о чем напрямую говорит поэт, то это уже прикосновение к трупу, и в этом определенно есть что-то болезненное. Но поэт работает не с трупами, а со словом, и он не гнет «ложки» усилием воли, а преобразует основы «матрицы». В стихотворении речь идет о глубочайшем, на уровне человеческой основы (кости), внутреннем соприкосновении двух людей – отца и сына. Примерно так же корень прикасается к корню. Отца нет в живых, он погиб на войне. Тем не менее Юрий Кузнецов говорит о физическом контакте… Зачем? А затем, что он ему нужен. Нужен обостренно, и так, как это может случиться только в момент осознания безвозвратности потери.
Есть не только крик родившегося и заявляющего о себе живого существа «Аз есмь!», есть еще и очень простая истина: «Человеку нужен человек». Живой человек. А еще прикосновение – глубинное, почти равное Божьему, обнажающее правду и имена, которые освещают темноту времен. Ведь история немыслима без имен, как не мыслим без имени сам человек. Вспомните «сталкеровского» Писателя, которого я упомянул чуть выше. Юрий Кузнецов проходит тем же путем – через Смерть. Но – вдумайтесь! – поэт говорит о «сказке русского лица», а не об обнаженной лицевой кости черепа, которую должен бы был видеть. Плоть – только «ложка», а основа «матрицы», хотя и называется сказкой, на самом деле и есть самая настоящая, пусть и скрытая, реальность. Так побеждается время, понимаете?.. Ведь иначе нельзя победить Смерть. Нет, она побеждается не только и не столько сказкой, сколько тем, что воссоздаются человеческие, живые лица.
Вернемся к стихотворению «Закрой себя руками: ненавижу!..»
Вам не кажется странным его начало?
Мне, безусловно, да. Ну, например, когда человек хочет ударить другого по лицу, он не советует своей жертве закрыть руками лицо. Скорее наоборот, человек, если он действительно хочет ударить, попытается сделать это неожиданно и резко – не щадя. В стихотворении Юрия Кузнецова – всё наоборот. Он просит женщину уйти. Собаки терзают письма женщины, но – ни в коем случае! – ни ее саму. Поэт вообще не хочет причинять женщине боли. На мой взгляд, тут просто невозможно не улыбнуться: поэт обещает кинуть дом, сгубить молодость и вырвать себе губы, которые говорили о любви. В общем, «всё сам, всё сам!..» Всё плохое будет происходить только с ним.
На мой взгляд, это просто юность, напрочь – до полной невинности – лишенная жестокости. Но Юрий Кузнецов, как любой юнец, любил попугать словами. И ему веришь, – потому что он талантлив и умеет быть искренним – пока не начинаешь вглядываться в эти слова. Например, первое, что я увидел, читая строки Юрия Кузнецова, – женщину, вскинувшую руки, чтобы защитить свое лицо. Простой вопрос: какой мерзавец способен ударить такую женщину?.. Ну, разве что откровенный фашист. И если бы это случилось на самом деле, я думаю, что Юрий Кузнецов был бы первым, кто бросился ей на помощь.
Вся его жестокость заключается только в том, что поэт скрывает лицо женщины, но не потому, что боится сам ударить, а потому, что хочет забыть. Правда, он делает это более чем наивно, говоря о тридцати годах и о том, что даже спустя такое большое время «между клубами» ударит молния. Вот такая «наэлектризованная» забывчивость длиной в треть столетия, которую может пообещать только ребенок.
Знаете, на мой взгляд, это удивительно добрые, удивительно теплые, хотя и «громоподобные» стихи. Наверное, в этом и заключается феномен Юрия Кузнецова. Он – не тот, кем может показаться между – сознательно! – порой шершавых, порой холодных, а порой жестоких и прямых слов. Снова улыбнусь: у него же слова как лопата, как инструмент, с помощью которого он уходит в глубину: летят комья земли, вспыхивает на солнце отточенное лезвие, и мы видим взмокшую, обтянутую мокрой рубахой спину. На что нужно смотреть и как всё это нужно оценивать? Да и вообще, зачем это копание, ведь тут раньше, казалось бы, никто ничего не прятал.
Но…
Я покрылся живыми сетями,
Сети боли, земли и огня
Не содрать никакими ногтями —
Эти сети растут из меня…
Человек начинается с самого себя. Он многое теряет и находит внутри самого себя. И работу тоже он начинает с себя.
Тут мне хотелось бы сказать несколько слов о «поэзии вообще». Знаете, есть такая теорема математика Гёделя, о которой очень много говорят и спорят кибернетики, физиологи, физики и философы. И все они (конечно, очень условно!) «переводят» ее на собственный общедоступный язык.
Вот наиболее нейтральный вариант описания этой теоремы, найденный в интернете: «Теорема Геделя – это теорема о свойствах конкретной формальной системы – арифметике Пеано (один из способов аксиоматического описания натуральных чисел). Теорема утверждает, что в арифметике Пеано существует формула, которую нельзя ни доказать, ни опровергнуть средствами самой арифметики…»
Конец цитаты.
И всё!.. Казалось бы, только арифметика. Но, повторюсь, у этой теоремы есть масса «переводов» от ученых самых разных специальностей. И – улыбнусь! – наверное, они не могут быть правы все и сразу.
Поэтому я не говорю о правомерности своего предположения. Я просто говорю, что кое-кто переводит теорему Гёделя так: «чтобы доказать, что система непротиворечива, нужно выйти за рамки этой системы». Возможно, это напоминает анекдот с чемоданом, внутри которого находится ключ от чемодана. Чтобы у ключа появился некий «смысл», его нужно достать из чемодана, но поскольку чемодан закрыт, сделать это невозможно.
Теперь собственно о поэзии. Я думаю… простите, забыл!.. я не думаю, я только предполагаю, что поэзия имеет что-то общее с теоремой Гёделя. Тут дело даже не в том, что поэзия создает некий «чемодан» и «ключ» в нем, а еще и в том, что – возможно, только на мой взгляд! – поэзия стоит сразу за верой в Бога по жажде выйти из системы. Без этой жажды разорвать растущие изнутри человека сети немыслимы ни вера в Бога, ни поэзия, и Юрия Кузнецова нужно (и можно) понимать, только принимая в себя даже не систему, в которой он жил, а его жажду.
ВИНА
Мы пришли в этот храм не венчаться,
Мы пришли
