Константин Фрумкин - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 5
«Если ты слышишь меня… Небесная плясунья, если ты слышишь и если вправду пляшешь не только в дождевых облаках, но и в том потоке, что течет из прошлого в будущее, — передай весточку моему учителю. Скажи ему…»
Дайдзиро остановился. Он и сам не знал, что хочет передать Акире. Обещать, что закончит мистерию? А разве смерть Акиры не есть высшая точка, самый верный и точный ответ на вопрос, заключительная нота ши-майне? Обещать, что он попробует еще раз поговорить с Хайдеки? Но все сказано, и слова больше не имеют власти, ни написанные, ни тем более произнесенные, — слова носит ветер, а дела врезаются в камень и творят из бесформенной глыбы красоту или уродство… Он, Дайдзиро, последний принц Дома Ши, так и не успел сотворить ничего — ни хорошего, ни дурного. Он был лишь спутником гения и мог бы, наверное, стать спутником и того, второго, — но сколько можно быть чьей-то тенью?! На рассвете он уйдет в Киган. Уйдет и ничего не успеет сказать учителю, кроме того, что ученик его помнит и что ученику очень его не хватает…
— Этого достаточно.
Дайдзиро поднял голову. Стоящая на дорожке женщина была молода — наверное, не старше него. Молода, хрупка, прекрасна, как свежевыпавший снег в горах, или лепесток сакуры на темной воде пруда, или как тонкая паутинка под солнцем. Ее серебряное кимоно, казалось, светилось на фоне массивных и темных арок, а статуя, наоборот, потускнела. Огромные глаза незнакомки мерцали яркой яшмовой зеленью.
— Не бойся, — улыбнулась кицуне. — Я не причиню тебе вреда. Я тебя знаю. Акира мне рассказывал…
Так вот зачем он приходил в храм, подумал Дайдзиро. Вслух юноша не произнес ни слова, однако лиса рассмеялась. Смех ее оказался неожиданно низким и оттого еще более манящим.
— Да, Акира приходил ко мне. Я умела успокоить его тревогу, а бедняга все время тревожился. Вроде тебя — утыкался мне в колени и сидел так, как будто мне нечем больше заняться, кроме как утирать его слезы и выслушивать вздохи.
— Ты жестока.
— Разве? Мне говорили это раньше… Наверное, все мы жестоки к тем, кто нас любит. Зато, если сами влюбляемся, платим за свою жестокость сполна.
Текучим движением лиса приблизилась. Свет, исходящий от нее, чуть пульсировал и был прохладен и ясен. Тонкие пальцы легли на щеки Дайдзиро и властно подняли его лицо вверх. Кицуне наклонилась, всматриваясь.
— Ты немного похож на него. Только он был младше…
— Кто?
Близость ее тела мешала говорить и думать. Губы юноши щекотала мягкая прядь.
— Он. Тот, кого я любила. Кого я люблю.
Дайдзиро усмехнулся, прогоняя морок.
— Разве такие, как ты, способны любить?
Бледные губы красавицы изогнулись в неодобрительной гримаске.
— Даже камень способен любить — иначе что бы удерживало вместе составляющие его кристаллы? Я была молода и я любила… Ах, как я любила! Он пришел в мой старый храм, он был болен, он умирал. Я спустилась, чтобы посмотреть, — люди обычно так смешны перед смертью. Они суетятся, пытаются вспомнить незавершенные дела. Еще они начинают за все извиняться, это забавно… А он был спокоен. И думал о том, как красиво заходящее солнце. Красный свет зажигал алые арки моего храма, и они пылали, как факелы. Ему нравилось, что он умирает в таком красивом месте…
Красный свет. Значит, Дайдзиро не ошибся. Лиса говорила о Первом Мире, но, боги Ямато, как же давно это было — девять, десять тысяч лет назад? Впрочем, для бессмертного существа все происходит вчера. От ее возлюбленного и костей наверняка не осталось, а она вспоминает его, как вспоминают живого.
— Что же случилось? — вежливо спросил принц. — Ты его излечила, а потом полюбила?
— О нет, — тонко улыбнулась лиса. — Мой возлюбленный уже очень далеко ушел по дороге смерти, и излечить его было нельзя. Я выпила его душу, как бабочки выпивают нектар из цветка…
Дайдзиро вздрогнул и отшатнулся. Ладонь его невольно легла на рукоять катаны — хотя «Тысяча садов» отнюдь не была легендарным оружием и уж точно не спасла бы от древнего призрака. Принц вскочил на ноги и попятился. Лиса смотрела на него без выражения.
— Ты боишься меня. Акира тоже боялся. Он был такой странный — не мог полюбить простого и близкого, лишь то, что внушало ему страх. Смешно… Мой возлюбленный, у которого я выпила душу, всю, до последней капли, улыбался мне и не боялся смерти. А твой учитель трясся, как листок под ветром, всякий раз, проходя в ворота. Он читал мне стихи… в его стихах тоже был страх. Ты испуган?
Принц уткнулся лопатками в твердый и прохладный арочный столб. Отступать больше было некуда, и Дайдзиро, собрав силы, улыбнулся.
— Нет. Я не боюсь.
Лиса оказалась совсем рядом, ее присутствие мешало думать. Зеленые глаза распахнулись шире, вгляделись в лицо принца.
— Да, ты похож на него, на моего возлюбленного… Только он был младше. Я хотела бы полюбить тебя, смертный. Я так хотела полюбить Акиру, я хотела бы своей любовью унять терзающий его страх — но мы, танцующие в лунном облаке, любим лишь однажды. Прости, я ничего не могу для тебя сделать. Лишь одно…
Кицуне приподнялась на цыпочки и потянулась к юноше. Принц вдохнул ее ори, серебристо-снежное, прохладное, имеющее привкус мяты и первого снега. И еще что-то, почти неуловимый оттенок горечи, сухой, пряный запах травы, которой заросли степи в Киган-ори… Полынь. Трава называлась полынью. Дайдзиро зажмурился и утонул в переменчивом белом сиянии.
Неясный шум за окном, сквозняк, горячие лучи на щеках.
Юноша открыл глаза. Он был дома, в постели. От устилающих пол татами суховато пахло сеном. Смятая накидка валялась в изголовье, но кимоно и варадзи остались на нем. Дайдзиро не помнил, как покинул храм Инари, как добрался до дворца и до собственной опочивальни, — не помнил ничего вплоть до того момента, как утренний свет пробился сквозь веки. Губы и горло принца пересохли, как после ночной пирушки, хотя вроде бы он не пил вчера. Под языком стоял привкус пепла.
Юноша подтащил к себе накидку и торопливо обыскал внутренние карманы. Пастилки Киган-ори не было на месте, зато к правой ладони Дайдзиро прилипло несколько серых крупинок. Он уже принял ори? Когда? Что произошло? Пастилка не подействовала? Монахи обманули его? Нет, невозможно — он сам видел, как ори выкристаллизовалась в чаше Киган, этого не подделаешь. Так что же…
В коридоре простучали шаги, и за дверью заорало на два голоса:
— Ваше Высочество! Господин Дайдзиро!
Такой страх прозвучал в этих задверных голосах, что рука принца поневоле метнулась к катане. Он подхватил меч. Одним движением вскочил, толкнул в сторону дверную панель. Какие-то люди толпились в коридоре. Дайдзиро узнал младшего управляющего и начальника дворцовой стражи. Увидев его, слуги, все как один, попадали на колени. Младший управляющий еще и основательно треснулся лбом об пол.
— Что случилось?
— Беда, принц! Предательство!
— Кто предал? Кого? Что вообще происходит? Ты…
Он ткнул носком сандалии управляющего, который казался наиболее сообразительным.
— Говори.
Управляющий рванул себя за узел волос на затылке и провыл:
— Гайдзины захватили Большой Дворец. Его Величество мертв, Его Высочество господин Наследник подписал указ об отречении…
— Как?! — ошеломленно пробормотал принц. — Как они туда пробрались? Дворец охраняет не только стража…
— Предатель Моносумато, чтоб черви выели его глаза. Слуги говорят, он проник во Дворец в облике шакала и открыл проход чужеземцам. Они собираются сделать его Императором. Вот мой племянник, он прибежал из Большого с риском для жизни, чтобы предупредить Его Высочество…
Управляющий выпихнул вперед мальчишку в сером кимоно. Тот только дрожал и заикался. Дайдзиро кивнул, воздавая должное доблести племянника, и перевел взгляд на начальника стражи. Тот уже поднялся с колен и угрюмо молчал.
— Что скажешь, Кензи?
Воин покачал крупной седеющей головой.
— Нам не выстоять. Если Большой пал…. Предатель овладел половиной ключей, и древние печати его задержат не надолго. Я видел в небе над Большим железного дракона… Поверьте, господин, я не из пугливых, но против гайдзинов нам не устоять. У нас просто нет такого оружия… Вам надо бежать. Воспользуйтесь потайным ходом и уходите в горы, а я постараюсь задержать погоню как можно дольше.
Предложение казалось разумным. Принц не боялся смерти, но для того чтобы возглавить сопротивление, нужна была кровь Дома Ши. Со смертью Дайдзиро умрет и его Дом, и тогда предателю вольно будет распоряжаться захваченным добром. Наганори и Харуки наверняка отрекутся… И все же что-то мешало принцу, что-то, саднящее, как заноза под ногтем, какая-то мысль. Серые крупинки на ладони. Ночь в храме Инари, зеленые глаза лисы, наведенная ей мара… Мара.
