Константин Фрумкин - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 5
— Хайдеки? Он — демон или что-то похуже демона. Ты мал был, не помнишь, а я-то почти уверен, что настоящему Хайдеки не удалось бежать к своим прекрасным друзья-лемурам. Он был толстый, одышливый парень, почти, как я, а корабль стоял в роще Инари за городом, в пяти ри от дворца. За Хайдеки неслась толпа с камнями… Говорят, труп выловили из реки… Я плохо помню.
— Его узнали многие…
— Конечно, узнали. Лемуры — все как один чародеи и оборотни. Даже если его и не убили тогда… Я послал шестерых закончить дело, шестерых отборных бойцов, сам Отец Якудза клялся мне, что нету их лучше. А двое из них были сведущи в тайном искусстве…
Дайдзиро сделалось неловко. Ясно вспомнились слова Моносумато там, на закате, в беседке: «Это будет совершенно напрасной потерей тренированных кадров». Хайдеки знал уже тогда, знал и ничего не сделал… был твердо уверен в своей неуязвимости?
— Слушай еще, — пропыхтел Его Сиятельство. — Из посольства, из проклятого дома Хайдо ни один человек не вышел и не вошел, все двери сторожат мои стрелки. А в саду перед домом не раз и не два видели серого шакала — покрутится тварь и нырнет в переулок. Я приказал стрелять, но то ли в сумерках стрелки мажут, то ли на этого зверя надо отлить серебряные пули… И в саду Большого Дворца видели того же шакала. Что он там ищет? И у тебя, в Малом…
— Ты следишь за Малым Дворцом?
Дайдзиро произнес это немного слишком резко, но брат не обратил внимания на его тон. Махнул пухлой ладонью.
— Конечно. Ты же беспечная птичка тоичи, тебя в собственной постели зарежут — ты и не заметишь, все будешь свиристеть свою песенку.
Вот тебе и ранимая душа, нуждающаяся в братской опеке! Дайдзиро стало совсем неприятно. Как будто он говорил не с Дайтаро, а с самим Моносумато, — а ведь Хайдеки не подсылал к старшему принцу убийц. Юноша отвернулся и уставился в стену.
— Что, не нравится?
Дайдзиро обернулся. Губы Дайтаро скривились в улыбке, и это была грустная улыбка. Юноша пожалел о своей вспышке. Государственные дела редко требовали благородства и часто — низости. Наследник принимает на себя чужую вину и чужое бремя…
— Вот, посмотри…
Дайтаро пошарил под подкладкой хаори и вытащил смятый листок.
— Подметные письма. Их находят каждый день, и у тебя, и у нас в Большом. Не говоря уже о листовках на каждом заборе, хорошо еще, что народ здесь по большей части неграмотный…
Младший принц расправил записку. Слова были знакомые — о глупости и развращенности правителей, о беспечности их слуг, об угрозе, глядящей с неба. Задумайтесь о судьбе ваших детей… да, ясно, кому принадлежит авторство письма. И вдруг ясно вспомнилось: тускло освещенный подвал, печатный станок, пахнущие свежей типографской краской листы. Как радовался учитель, получив наконец этот станок, который привезли тайком, по частям, из Германии! В том, последнем Киган-ори ему зачем-то понадобилось выпускать газету…
— Свобода, — говорил Акира, с удовольствием вдыхая резкий типографский запах. — Свобода, Дайдзи, всегда начинается со слова. Если верить местным религиозным деятелям, все началось со слова, но свобода — особенно. Слова заставляют задуматься. Как жаль, что у нас так мало школ, да и те при монастырях… Нам нужно побольше грамотных.
— Зачем слова, когда есть ори? — пожал плечами ученик.
— Вот дурачок, — покачал головой Бишамон. — Ори — это же для самых близких, больше даже для себя самого. Это очень внутреннее. Даже ши-майне я могу показать лишь избранным — дюжине, двум дюжинам. А слова… ими можно сдвинуть народы. Тысячи, миллионы людей, Дайдзи, слушающих, понимающих, думающих…
Юноша прогнал непрошенное воспоминание и усмехнулся. Акире хотелось, чтобы открыли новые школы. Дайтаро радуется тому, что простонародье не умеет читать. И оба, что самое обидное, правы.
— О чем задумался?
Младший принц поднял голову и, пожав плечами, ответил:
— Хайдеки не дурак. Он не станет рассчитывать только на листовки. Посмотри, что играют сейчас в уличных театрах…
— Да. Да!
Дайтаро стукнул кулаком по лежанке. Младший принц подумал, до чего же это нелепо. Во дворце, в зале Совета трясущий щеками и размахивающий кулаками толстяк еще мог бы выглядеть властным. В пахнущей гнусным зельем курильне он был просто смешон.
— Значит, ты понимаешь. Ты понимаешь, что надо сделать!
— Что? — вяло поинтересовался юноша.
— Не получилось в первый раз, получится в третий. Я ведь слышал о вашей встрече с Хайдеки. Кажется, он склонен тебе доверять. Договорись о новом свидании. Сделай вид, что согласен принять его предложения. И…
— И что? — невесело усмехнулся принц. — Пырнуть его кинжалом? У твоих первоклассных убийц не получилось, а у меня получится?
— Зачем кинжалом? Есть быстрые яды…
— Он и в тот раз ничего не ел и не пил, не станет и теперь.
— Можно устроить засаду. Шестерых не хватило, но с двумя дюжинами не справится никакой оборотень.
Юноша вздохнул и поднялся с лежанки. Старший принц недоуменно моргнул.
— Ты куда?
Дайдзиро посмотрел на брата с сожалением.
— Неужели ты сам не слышишь, как глупо то, что ты предлагаешь? Не понимаешь, что беда совсем не в Хайдеки, будь он хоть трижды оборотнем? Ну, убьешь ты его, а куда денутся земляне и лемурийцы?
Наследник хитровато улыбнулся и склонил к плечу голову.
— А ты их видел?
— Кого?
— Землян. Или лемурийцев. Кого-нибудь.
— Я видел геодца. Да ты его и сам видел.
— А на нем написано, что он геодец? Откопал оборотень какого-то длинного белоглазого выродка, нарядил в черный балахон…
Брат зашарил рукой по лежанке, ища и не находя трубку. Взгляд его сделался рассеянным и блуждающим.
— Ты понимаешь, — бормотал он, все еще щупая, — какой дерзкий и красивый замысел? Оборотень прикинулся Хайдеки и мутит народ, а никаких землян нет, нет их железных драконов, а есть тварь, желающая вскарабкаться на трон и всех нас тоже сделать оборотнями… У него нету ори, слышишь? Совсем нету ори, и он хочет украсть мою, выпить до капли, но я ему не позволю. Не попущу, потому что есмь Первое и Последнее Слово, изроненное из Вечных уст. Пусть на заре читают молитву в храме, трижды поклонясь блистательной Деве-Облаку… Пусть ведьмы пляшут в горах и жгут петушиные перья…
Бормотание стало неразборчивым. Глаза старшего принца потухли, и он бессильно откинулся на лежанку. Из-за занавески, прикрывающей вход в комнату, вынырнула девочка-Проводник с новой курящейся трубкой. Она подсунула длинный вишневый чубук под широкую ладонь, и пальцы Наследника рефлекторно сжались. Девочка обернулась к Дайдзиро и едва заметно качнула головой.
— Господин Шитсу болен. Он не знает, что говорит…
Дайтаро глухо кашлянул и вдруг уставился прямо на младшего брата. В глазах Наследника не было больше тумана, только обреченность и тьма.
— Ты знаешь, что надо сделать, — хрипло произнес старший. — Отец ничего не хочет видеть, а моя кровь жиже разбавленной сливовицы. Но ты сможешь… Если другого выхода не останется, ты сможешь разбудить Спящего-под-Дворцом.
Дайдзиро злобно сплюнул и торопливо пошел вон из курильни, чуть не сбив на пороге шарахнувшегося в сторону привратника.
Возвращаться домой было еще рано. Над землей плыл час Быка, час видений, недобрый час. В Киган-ори следовало вступать на рассвете, когда Леди-Луна бессильна против своей младшей сестры и не сможет навеки пленить покинувшую тело душу. Сейчас луна катилась над верхушками тополей, и юката ее была из чистого серебра, и дочь ее Шимори вставала из-за горизонта в шлейфе розового сияния. Все живое и мертвое отбрасывало две тени — легко заблудиться, трудно выбраться из бело-розового лабиринта.
Юноша и сам не заметил, как ноги вывели его к храму Фушими Инари. Темный прямоугольник ворот навис впереди, разбивая лунную магию своей приземистой основательностью. Раздражающе сладко пахли заросли вечноцветущего жасмина, окружавшие святилище. Дайдзиро усмехнулся. Мастер Бишамон всегда посещал храм Инари перед тем, как вступить в Киган-ори. Ученику он объяснял, что лисы, несущие стражу у входа и охраняющие Коридор Тысячи Врат, помогают душе не заблудиться в потоках времени. Лисы-оборотни способны взнуздать его течение и даже — быть может — повернуть вспять, к истоку. Такова их сила. Ублажать лис следовало рисовыми колобками и благовонными воскурениями, но у Дайдзиро с собой не было ни того, ни другого. Бездумно улыбнувшись, юноша сорвал белый цветок жасмина с ближайшей ветки и толкнул тяжелую деревянную створку. В поздний час воротам полагалось быть на запоре, однако створка неожиданно легко подалась. Расступились деревья, слева сонно бормотнула какая-то птица, справа ей ответила струя фонтана. Подошвы варадзи стукнули о гладкие, истертые тысячами ног камни дорожки. В этот момент красавица-Шимори выпуталась наконец из цепких объятий старой сливы и ощупала дорожку розовыми лучами — так девушка, готовясь перейти ручей вброд, пробует воду ступней. Храм осветился, и лишь Коридор остался черен, будто из глубины огражденного сотнями арок прохода смотрела на Дайдзиро сама первородная тьма. Юноша замедлил шаги, однако лунный свет подтолкнул его в спину и понес, кружа, как ручей кружит случайную щепку. Мелькали ряды одинаковых колонн, днем ярко-алых, а сейчас лишь с намеком на красноту. Белые глаза статуй провожали путника незрячими взглядами. Тьма в конце коридора дышала, и Дайдзиро почувствовал, что если сейчас не уцепится за что-то, не остановит свое движение в лунном потоке, тьма получит его. Принц вытянул вперед руку, и на дорожку перед ним выпрыгнуло что-то большое и матово светящееся… Нет, это он сошел с дорожки и чуть не уткнулся в каменные лапы лисы. Одна из Хранительниц Храма, весьма почтенного возраста, судя по щербинам на постаменте. Юноша протянул руку и коснулся холодного камня, провел кончиками пальцев по гладко отшлифованной поверхности. Странно. Все вокруг тонуло в розовом, и лишь эта статуя уверенно и ярко блестела чистым серебром. Киюби-но кицуне, обладательница девяти хвостов, древняя, как сама Ямато, — или, быть может, еще древнее, быть может, пришедшая из Первого Мира с звездными транспортами переселенцев. Принц опустился на колени. Положив цветок жасмина на землю перед Хранительницей, он на мгновение прижался лбом к подножию статуи.
