Анатолий Луначарский - Том 2. Советская литература
Но для Луначарского не было никакого сомнения в том, что в центре внимания советского искусства «на самом первом месте» должна быть современность, революция, социалистическое строительство. Основную задачу современной литературы он видел в том, чтобы дать «портрет нашего времени», которое он определял как «несравненный, небывалый момент в мировой истории» (стр. 267). Луначарский высмеивал утверждения об узости революционной тематики. По его словам, «эта тематика, то есть огромный пафос революционного строительства, все радости и горести, с ним связанные», дают «неисчерпаемое количество художественных импульсов»[47].
В своих выступлениях Луначарский не раз подсказывал писателям темы, порождаемые современностью. Например, отмечая сложные процессы, которые происходили в середине 20-х годов в жизни нашего общества, в частности среди молодежи, Луначарский обращал внимание писателей на необходимость постановки этических, морально-бытовых проблем, воспитания социалистического сознания средствами искусства. И сам Луначарский в своих публицистических и литературно-критических статьях второй половины 20-х годов постоянно возвращается к вопросам быта, морали, любви, семьи, выступая и против моральной распущенности, прикрываемой «революционной» фразой, и против опасности омещанивания, и против аскетического пренебрежения к эмоционально-бытовой сфере (см., напр., в наст, томе статьи «Упадочное настроение среди молодежи», «Наши поэты», «Иосиф Уткин» и др,). А в тридцатых годах, когда в Западной Европе разгорались ожесточенные классовые битвы, Луначарский призывал советских драматургов ярче отражать борьбу зарубежного пролетариата против империализма и фашизма.
Требуя от писателя, от поэта «большой отзывчивости на интересы, думы и чаяния»[48] своей эпохи, умения «художественно откликаться на современную злободневность и на трепещущее в ее недрах грядущее», Луначарский, однако, отнюдь не отводил писателю роль иллюстратора, подыскивающего примеры и доказательства уже выработанных положений нашей программы, или певца, начинающего петь, когда битва окончена. Настоящий писатель, — говорил он, — это пионер-экспериментатор, разведчик, идущий впереди наступающей армии труда, углубляющийся во все стороны жизни (стр. 124).
Одной из главных задач советской литературы Луначарский считал изображение нового человека, формируемого нашей действительностью. В то время как некоторые рапповские и перевальские теоретики, провозглашая лозунг «за живого человека в литературе», связывали с этим поиски в людях обязательно какой-нибудь «червоточины», раздвоенности, неполноценности, Луначарский говорил о необходимости изображать и «совершенно цельную, монолитную большевистскую фигуру», отмечая, что «уже в наше время авангардный тип, тип законченного партийного советского строителя, очень высок» (стр. 420).
Придавая большое воспитательное значение образам положительных героев, Луначарский радовался первым успехам советских писателей в изображении «настоящих положительных типов, мужественных, умных деятелей новой жизни и вместе с тем совершенно живых людей со своими личными страстями». Эту художественную удачу он объяснял тем, что сама жизнь создала в большом количестве такие положительные типы «и в революционной ломке, и в революционном строительстве»[49].
В связи с задачей создания образа положительного героя Луначарский предъявлял высокие требования к идейно-моральному облику советского писателя: он говорил, что писатель сам должен быть новым человеком, влюбленным в своего современника — строителя нового мира[50].
Призывая писателей отображать новое, положительное в нашей жизни, всеми силами помогать его росту, Луначарский осуждал в литературе то, что он называл «самохвальством» и «розовыми комплиментами». Он учил писателей понимать диалектическую сложность наших дней, показывать и величие и противоречия жизни, в которой переплетаются вчерашнее и завтрашнее. Часто цитируя изречение «мертвый хватает живого», Луначарский указывал на то, что искусство призвано не только поддерживать, возвеличивать новое, растущее, жизнеспособное, но и вести активную борьбу со всем, что мешает нашему движению вперед. В качестве средства социальной дезинфекции, в качестве великого социального санитара нужно использовать смех во всех его разновидностях. Луначарский-критик, возглавивший в Коммунистической академии комиссию по изучению сатирических жанров, работавший до последних дней своей жизни над темой «Смех как орудие классовой борьбы», помогал создавать нашу, советскую сатиру.
Признавая необходимость острой критики пороков и недостатков нашей действительности, Луначарский вместе с тем постоянно предостерегал писателей от преувеличения ее отрицательных сторон. Он говорил: «Легко, стараясь быть правдивым, впасть во вредную для нашего времени самокритику, граничащую с самопасквилем» (стр. 233). Луначарский отстаивал оптимистичность революционного, пролетарского, социалистического искусства, жизнеутверждающую трактовку взятых тем, что, разумеется, отнюдь не означало отрицания возможности мотивов скорби и грусти в этом искусстве. Критик различал два вида оптимизма: не проверенный трудностями, оптимизм, по его выражению, несколько телячьего характера, и мужественный оптимизм непосредственных строителей нового мира, хорошо знающих по собственному опыту, как много препятствий стоит на нашем пути, но успешно преодолевающих эти препятствия. Именно этот мужественный оптимизм характерен, по его утверждению, для советской литературы.
Луначарский особенно ценил писателей, умеющих осветить жизненные явления ярким светом нашей великой идеи, насытить произведение чувством боевого энтузиазма. Протестуя против создания «художественных фотографий заднего двора нашей революции», Луначарский предупреждал писателей от опасности потери верной перспективы, что может привести к ошибочным, пессимистическим выводам. Надежным путеводителем для советского писателя служит передовое мировоззрение, наши партийные взгляды, которые «во всем основном и главном… представляют собой самую чистую, самую четкую, самую объективную истину относительно общественной жизни, какая только имеется сейчас в распоряжении человечества» (стр. 356).
В 20-е годы теоретики группы «Перевал» стремились умалить роль сознания, разума, мировоззрения в искусстве, выдвигая на первый план подсознательное, интуицию и объявляя только последнее важным и определяющим для художника. Луначарский вместе с другими марксистскими критиками неоднократно выступал против перевальских теорий, воевал с принижением роли разума, боролся за художника-мыслителя. «Самое интересное, что было создано в мире искусства, — утверждал он, — принадлежит не к интуитивному, фантасмагорическому и безмозглому» (стр. 126).
В то же время Луначарский возражал против чрезмерно рационалистического представления о процессе художественного творчества. В его статьях первой половины 20-х годов встречаются и противоречивые формулировки, свидетельствующие о некотором преувеличении роли интуиции, внеинтеллектуального начала в искусстве. Однако в процессе уточнения своих взглядов он сумел преодолеть ошибочные крайности в решении этой проблемы, придя к верному выводу, что «только диалектическое соединение, сливающее в единстве богатую интуицию и светлый диалектический ум, может дать крупного художника»[51].
Органически выработанное художником мировоззрение определяет его позиции, его оценку действительности. Одного таланта мало, — важно направление таланта. Для Луначарского в искусстве были неприемлемы бездумное отображательство и объективистское равнодушно тех художников, которые не выражают собственного отношения к изображаемому, собственной оценки его. Он говорил, например, о чувстве неудовлетворенности и тягостной тревоги, которое остается у читателя после прочтения рассказов А. Яковлева, поскольку автор их «не знает ни умом, ни сердцем, куда звать, куда вести, какие критерии прилагать к жизни» (см. статьи «Без тенденций» и «Александр Яковлев»).
Луначарский отстаивал партийность искусства, произносящего приговор над явлениями жизни с определенных, коммунистических позиций. Эта партийность ни в малейшей степени не противоречит объективности, правдивости. Луначарскому принадлежит очень выразительная формулировка: «Партийность классов без будущего безобразно искажает действительность. Партийность класса, которому суждено построить будущее, воспитывает зоркость и бесстрашие и является единственной формой подлинной объективности» (стр. 199). Нашим художникам, — утверждал Луначарский, — в отличие от буржуазных, незачем скрывать и прятать партийность своего искусства. Иметь возможность назвать свое произведение пролетарско-партийным — это высокая честь и доблесть для художника, потому что, входя в искусство, наша партийность превращает его в действенное средство переделки мира и человечества.
