Дорогой читатель. Неавторизованная автобиография Ким Чен Ира - Michael Malice
"Нет. Чон Нам, почему бы тебе не присесть на колени к дедушке, пока я с ним немного поговорю".
"ХОРОШО!" Он быстро вскарабкался наверх, к большому удовольствию Великого Вождя.
Затем я продолжил рассказывать Президенту Ким Ир Сену обо всем, что произошло. В разные моменты он был в ярости, и не без оснований. Но он тоже был человеком. Здесь была его собственная плоть и кровь, о чем он просил долгие годы. Я не уверен, что Чон Нам делал это намеренно, но он мастерски умел смягчать гнев Великого Вождя. Как только президент Ким Ир Сен, казалось, начинал расстраиваться, Чон Нам прерывал его вопросом: "Какая твоя любимая конфета?". "Почему у вас седые волосы?" "Могу ли я увидеть ваши очки?". В таких обстоятельствах Великому лидеру было совершенно невозможно оставаться раздраженным.
С того дня Президент Ким Ир Сен стал любить Чон Нама даже больше, чем я. Его гнев на меня прошел в считанные дни, а вместе с ним исчез и самый большой источник стресса в моей жизни. Это было прекрасное время для всех членов семьи, кроме одного вопиющего исключения: Хё Рим. Она постоянно болела, уставала или делала что-то одно. Но она никогда не жаловалась на это. Скорее, дело было в том, что она всегда оказывалась в постели, когда я приходил домой. Персонал без лишних слов признался мне, что она практически все время проводила в своей комнате. Она явно теряла в весе, и все они очень беспокоились за нее.
Единственное, что я могла сделать, - проследить, чтобы она сходила к врачу. Хё Рим обследовали лучшие медики, которых только могла предложить Корея. Я даже прислал специалиста из-за границы, не раскрыв ему, кто эта женщина. Все врачи говорили одно и то же, практически дословно: "Физически с ней все в порядке. Она страдает от депрессии и нуждается в немедленном лечении".
Я хотел, чтобы Хё Рим получила максимально возможную помощь, поэтому отправил ее к психиатру. Но, похоже, это мало что изменило. Лицо, которое когда-то освещало киноэкраны по всей КНДР, теперь угасало на глазах. Я был настолько обеспокоен, что поговорил с ее психотерапевтом после того, как он встретился с ней несколько раз. "Каково ваше профессиональное мнение о том, как лучше поступить?"
Мужчина не мог смотреть на меня прямо. Он играл с бумагами на своем столе и неловко перебирал пальцами. "Это нетипичная ситуация, дорогой лидер".
"В каком смысле?"
"С точки зрения... предпочтительного... лечения пациента".
"Пожалуйста, будьте со мной откровенны. Ничто из сказанного вами не выйдет за пределы этой комнаты. Даю вам слово".
Он кивнул, подтверждая, что поверил моему обещанию. "Поймите, что я не сказал бы этого другому пациенту и что я никогда не говорил ничего подобного раньше".
"Понял, понял. Что это?"
"Я считаю, что пациенту будет лучше... в другом месте".
"Вы же не имеете в виду другого врача или другую больницу?
"Нет".
Я сжал челюсть. "Вы имеете в виду за границей"
"Я бы никогда такого не сказал! Идеи чучхе..."
Я закатил глаза, перебивая его. "Тогда где? В Москве?"
"...Да."
"Вы скажете ей об этом?
"С вашего позволения, скажу"
"Вообще-то, позвольте мне сказать ей". Я хотел встретиться с Хё Рим, чтобы она сама увидела, как я искренне переживаю. Из больницы я сразу же поехал домой и, конечно же, застал ее в постели.
Хё Рим хныкала, когда я включил свет в ее спальне. "Чон Иль? Это ты? Я просто немного отдохнула"
"Я разговаривал с твоим врачом", - сказал я ей с порога. Она не шелохнулась. "И? Очевидно, вы хотите мне что-то сказать". "Он считает, что вас лучше лечить за границей. В частности, в Москве".
"Конечно, он так считает".
"Что?"
Хе Рим повернулась на бок и оперлась на локоть. "Ты ведь этого хотела, не так ли? Увезти меня из страны? Дай угадаю: у меня будет прекрасная квартира. Обо мне будут заботиться, и мне не о чем будет беспокоиться".
"Звучит не так уж плохо".
"Когда твоя сестра предложила мне это несколько месяцев назад, это тоже звучало не так уж плохо".
"Хе Рим..."
Она обернулась, чтобы заплакать. "Я поеду, я поеду. Жизнь за границей может быть только лучше, чем здесь. Потому что это не жизнь".
И вот она уехала, и больше я ее не видел. Чон Наму было тяжело смотреть, как уходит его мать, но даже он мог понять, что ей нездоровится. Обстоятельства его рождения по-прежнему требовали держать его в тайне от корейского общества, но теперь я позволяла себе немного больше свободы действий. Он не мог ходить в школу, но я все же нашла ему репетиторов, с которыми он с удовольствием занимался. А иногда, когда все было спокойно, я приводил его в один из своих офисов. В один из таких визитов я взял его на руки и усадил за свой стол, гордо улыбаясь. "Как вам это?" спросил я его.
"ХОРОШО".
"Это будет твой стол, когда ты вырастешь", - сказал я.
По мере того как Чон Нам становился старше, Великий Вождь все больше увлекался идеей подготовить его к тому, чтобы в один прекрасный день он занял мое место. Однажды вечером, когда мы ужинали, он сообщил мне, что принял важное решение. "Построение независимой, самодостаточной национальной экономики, - произнес он, - не означает построения экономики в изоляции. Да, мы выступаем против иностранного экономического господства, но мы не должны исключать международное экономическое сотрудничество".
Я сделал паузу. "Это из книги "Об идеях чучхе".
"Да", - сказал он мне. "Отличная работа. Я хорошо знаком с автором, вы знаете".
В другое время я, возможно, рассмеялся бы, но сейчас у меня не было настроения для шуток. Очевидно, президент Ким Ир Сен готовился к чему-то неприятному. "И почему вы об этом заговорили?"
"Мир, в котором вырастет Чон Нам, будет сильно отличаться от того, в котором выросли вы - не говоря уже обо мне. Теперь, когда мы создали монолитную идеологическую систему в Корее, мы все больше взаимодействуем с внешним миром. Было бы неплохо иметь агентов, которым мы могли бы полностью доверять, тех, кто знает об иностранных культурах".
"Согласен..."
"Поэтому я считаю, что Чон Нам должен учиться за границей".
Как отец, я не мог вынести того, что говорил Великий Лидер. Но как сторонник идей чучхе и как военный гений я знал, что он говорит
