Павел Фокин - Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р.

Как-то сам собою около Миролюбова образовался кружок поэтов и беллетристов, которых он, сам ничего не писавший, „учил“ писать. Незаметно около „Журнала для всех“ рос литературный молодняк, параллельно горьковской группе „знаньевцев“, уже распустившейся пышным цветом.

В миролюбовском журнале впервые начали печататься дотоле никому не известные молодые авторы, в числе которых оказались Муйжель, Арцыбашев, Башкин, Лазаревский, Сургучев…

„Журнал для всех“ выписывали действительно „все“: трудовая интеллигенция, сельские учителя и учительницы, земские люди, мелкие чиновники, школьные библиотечки, рабочие и крестьяне.

Миролюбов сделался близким другом всех лучших писателей, как это было с ним и прежде, в годы молодости: часто бывал по делам журнала у Льва Толстого в Ясной Поляне, у Горького в Нижнем, у Андреева в Москве и на собраниях „Среды“. Охотнее всего собирал у себя в редакции и дома своих собственных „выучеников“.

Характерным для Миролюбова был один необыкновенный поступок, на который не всякий редактор решился бы: когда во время разгона I Думы Лев Толстой прислал в „Журнал для всех“ большую статью, написанную в духе „непротивления злу насилием“, Миролюбов признал ее непригодной для напечатания и возвратил великому автору, а вместо нее напечатал выборгское воззвание депутатов Думы, за что, конечно, „Журнал для всех“ был закрыт тотчас же, а редактор его эмигрировал за границу, где и оставался многие годы» (Скиталец. Река забвенья).

МИРОПОЛЬСКИЙ Александр Александрович

Переводчик, прозаик, поэт. Публикации во 2-м сборнике «Русские символисты» (М., 1894), в альманахах «Северные цветы», «Гриф», в журнале «Ребус». Поэтические книги «Одинокий труд» (М., 1899), «Ведьма. Лествица» (М., 1905).

«Был чернобородый Александр Александрович Ланг, сын книготорговца, один из могикан от „декадентства» (псевдоним „Миропольский“), спирит с шевелюрой: длинный и бледный, как глист, со впалой грудью, узкими плечами и лукаво-невинными голубыми глазами, он производил впечатление добряка, словам которого нельзя верить: невинно солжет и даже не заметит. Он сиял благоволением от… спиритизма…» (Андрей Белый. Начало века).

«Уютный, добродушный Ланг-Миропольский, соучастник тайных спиритических действ В. Брюсова, поблескивая очками и размахивая граблеобразными руками, любил рассказывать всевозможные потусторонние небылицы. Как поэт он просто не существовал, но был одарен довольно тонким пониманием искусства и очень приятен в общении» (Н. Петровская. Воспоминания).

«Он был добрым, мягким, очень интересным человеком, увлекавшимся спиритизмом, живописью, фотографией и разведением кактусов» (В. Никитина. Дом окнами на закат. Воспоминания).

МИРТОВ О

Прозаик, драматург. Публикации в журналах «Образование», «Вестник Европы», «Русская мысль», в сборнике «В борьбе» (вып. 2, СПб., 1906), альманахе «Шиповник», газетах «День», «Биржевые ведомости», «Одесские новости» и др. Романы «Мертвая зыбь» (СПб., 1910), «Яблони цветут» (СПб., 1913), «Помещички» (М., 1926). Пьесы «Маленькая женщина» (Пг., 1915, 1916; пост. в Москве и Петербурге в сезон 1915–1916), «Хищница» (Пг., 1916, 1917; пост. в 1916 театре Незлобина в Москве и Петербурге), «Блаженная» (пост. в сезон 1917–1918). Внучка П. Лаврова.

«В ее внешности ничего не было „писательского“, всегда нарядная „модница“, она была похожа скорей на офицерскую жену, с хохолком и бархоткой, таких встречал Достоевский, а говорливость непрерывная и ни на какой гонорар не поддающаяся» (А. Ремизов. Огонь вещей).

МИРЭ

Прозаик, переводчица. Публикации в журналах «Вопросы жизни», «Наша жизнь», «Прометей», «Перевал», «Иллюстрированный еженедельник», «Солнце России» и др. Сборники рассказов «Жизнь» (Н. Новгород, 1904), «Черная пантера» (М., 1907). Переводы – Ж. Роденбах «Мертвый Брюгге», «Звонарь» (М., 1909), Ж. А. Барбье д’Оревильи «Дьявольские маски» (М., 1909), Э. Золя «Жерминаль» («Углекопы», СПб., 1912), новеллы Г. Мопассана (Пг., 1916).

«Однажды ко мне явилась маленькая худенькая женщина с большими темными и как будто хмельными глазами. Это существо неопределенного возраста, с увядшим ртом и с морщинками вокруг глаз, казалось несчастным и жалким, как птенец, выпавший из гнезда. Она объявила мне, что рассказы, подписанные псевдонимом „Мирэ“, принадлежат ей…

И она доверчиво рассказала историю своей жизни. Она училась в гимназии в Борисоглебске. Не окончив ее, она уехала с какою-то труппою актеров в поездку по Волге. Актрисы из нее не вышло. Она приехала в Москву где-то чему-то учиться… Попала в какой-то революционный кружок и занялась пропагандою. По делам партии поехала она в Одессу. Там ее арестовали. Весною 1894 года ее освободили, но оставили под надзором полиции. Так, без паспорта, она жила в Кишиневе три года, и только в 1897 году ей удалось получить разрешение на выезд за границу. Пять лет она скиталась по Европе – по Италии, Бельгии, Швейцарии и Франции… Она добывала себе пропитание, работая как натурщица. Она вращалась среди художников-французов и отчасти среди русских эмигрантов…Она курила, пила абсент, и у нее были любовники. Один из них, к которому она была привязана, привел в ее квартиру другую женщину и предложил ей жить втроем. Этого испытания она не выдержала и уехала куда-то на юг. Там было новое любовное приключение, и новый возлюбленный продал Шурочку в Марселе содержательнице публичного дома. Шурочка делила ложе с пьяными матросами всех национальностей. Наконец она бежала из этого вертепа и пешком, прося подаяния, добралась до Парижа.

Удивительно то, что, несмотря на эту страшную и смрадную жизнь, Шурочка сохранила еще какие-то душевные силы, которые позволяли ей чем-то интересоваться, что-то читать и даже самой писать рассказы и повести. Захватив пачку маленьких рассказов, Шурочка решила попытать счастья на родине…

Ее обласкала и с нею дружила Л. Д. Зиновьева-Аннибал. Но Александра Михайловна была, должно быть, отравлена каким-то ядом, и ее больная душа тщетно искала себе утешения. Неглупая, тонкая и даровитая, эта странная искательница все новых и новых впечатлений с наивною откровенностью признавалась всем, что она, пожилая и некрасивая, изнемогает от избытка страстных желаний, вовсе не утоленных. Несчастная, по-видимому, была обречена на тяжелую душевную болезнь, с которою тщетно боролась. В этих муках она прожила еще лет восемь.