Лиля Энден - Изменники Родины

Способствовал этому впечатлению и новый наряд: все прежнее Марусино имущество сгорело, и она поехала отсюда в одном из стареньких, довоенных платьев Лены. А теперь на ней была шелковая блузка с вышивкой, очень хорошо сшитая, очень к ней шедшая, новый темно-синий костюм, жакетка с юбкой, явно заграничного происхождения, также прекрасно сидевший на ее стройной фигуре, на ногах — новые туфли, тоже не русского образца.

Отросшие после довоенной завивки волосы она теперь закладывала валиком на черную ленточку, а спереди и по бокам лица вились короткие кудряшки, и никто бы не догадался, что они такие короткие, потому что обгорели на пожаре; на левой щеке и на подбородке, если присмотреться, еще заметны были темные пятна — следы ожогов, но даже они не портили ее ослепительной новой красоты.

— Какая ты красивая стала! Даже трудно поверить, что это ты! — сказала Лена.

Маруся звонко рассмеялась в ответ и стала от смеха еще лучше.

— Красивая? Правда? Значит, Эрвин не врет, что я — «ди шенсте им ганцен вельт»! Лена!.. Я тебя так давно не видела — пойдем к нам… ко мне! Непременно! Я по тебе соскучилась!..

Лена согласилась: ей давно уже хотелось побывать в Столярове.

Маруся переночевала в Липне, и на следующее утро обе подруги отправились в путь.

Погода была чудная, дорога ровная, и пройти пешком девять километров не представляло большого труда.

На небе сияло весеннее солнце, плыли редкие белые облака, и заливались жаворонки; на полях ярко зеленела молодая трава, а везде, где удалось хоть что-нибудь посеять, подымались дружные всходы.

Когда Маруся и Лена отошли от Липни километра три, их обгнал на велосипеде Виктор Щеминский.

— Привет начальству! — крикнул он, придерживая велосипед. — Куда это вы собрались? В Столярово?

— А куда же еще? Ко мне домой!. - отозвалась Маруся.

— Чего же это вы пехтурой? Есть же машина в Крайсландвирте, и лошади есть!..

— Витя! Да разве в такую погоду ездят на машинах? — сказала Лена.

— Так вы ради прогулки? Тогда понятно!..

Виктор еще с полкилометра ехал рядом с ними, обмениваясь короткими фразами, и только когда ему пришлось свернуть в сторону, на другую дорогу, он нажал на педали и помчался вперед.

— А мне Витьку жаль! — задумчиво проговорила Маруся. — Хотя он был и беспутный, а, все-таки, неплохой парень, а теперь, в Лисенковской полиции, сделался окончательной дрянью…

Лена молча кивнула головой, но потом возразила:

— Но ведь он помогал освободить Евдокию Николаевну и Вуликеса тоже…

— Ну, еще бы ему не помочь освободить Евдокию Николаевну! — воскликнула Маруся. — Сколько она с ним в школе возилась! Он был ее любимец и ее горе! А за Вуликеса он золото взял!..

А Витька тем временем крутил педали своего велосипеда и ворчал про себя, вспоминая недавних попутчиц:

— Черт их знает, чего они такие красивые! Обе ведь бабы, не девки… Одна Сергеечева жена, другая Эрвинова любовница… И ничто их не берет — ни мужья, ни война, ни голодовки… Цветут как майские розы! А моя Зинка куда моложе их, а совсем драной кошкой сделалась… Скоро станет хуже Шурки-покойницы…

И невдомек ему было, что настоящая любовь всякого человека, особенно женщину, всегда красит, а страх и слезы — уродуют… Не понимал он, что Зина после страшной ночи, когда он ослепил и убил Шурку, стала его смертельно бояться, и этот страх за полгода супружества иссушил и обесцветил ее красоту.

Раньше, чем пойти домой, Маруся повела Лену по обширному Столяровскому хозяйству.

Они осмотрели конюшню, коровник, свинарник, птичник, огород, фруктовый сад, маленький маслозаводик, потом отправились на поля.

Всходы везде были прекрасные — густые, ровные, дружные: для Столяровских показательных полей не жалели ни семян, ни удобрений, ни машин, ни рабочих рук.

Маруся все показывала и обо всем рассказывала, как хозяйка, и рассуждала с видом знатока о пахоте, севообороте и других земледельческих делах.

— Ты уже, кажется, настоящим агрономом сделалась! — заметила Лена.

— А неужели ж — как в Липне говорится!.. Не хуже тебя, голубушка!.. У тебя — задыпанный наш липнинский техникум, а у меня — практика!..

— У Эрвина научилась премудрости?

— Яволь!.. Он очень хороший хозяин; у него в Германии прекрасная ферма.

— А знаешь, в Липне длинные языки говорят, что ты за Эрвина замуж вышла?..

Маруся сразу стала серьезной.

— Ну, «замуж» — это, положим, ерунда: во-первых, немцы не имеют права жениться на русских, у них это каким-то дурацким законом запрещено, тем более, что Эрвин — офицер… А, во-вторых, у него есть «ферлобте брауд», очень славная и хорошенькая…

— А ты ее разве видела?

— У него более десятка ее карточек, и все с трогательными надписями… Ее зовут Ханнелоре, они уже четыре года обручены…

Маруся слегка призадумалась, потом весело тряхнула головой, сверкнула глазами и рассмеялась.

— А ведь Ханнелоре-то в Германии, а Германия далеко, а здесь у него — Мария!..

— Значит, все-таки, это правда?

— А что?… «Ганц эгаль криг»!.. ты, небось, бургомистра на себе женила, а мне чего же отставать?… Мне подымай выше — зондерфюрера!..

Несколько минут подруги шли молча по узкой, заросшей травой дорожке между ржаным полем и клеверищем.

— А знаешь, Лена, шутки в сторону! — неожиданно горячо и серьезно заговорила Маруся. — Пускай существует на свете Ханнелоре, пускай существуют всякие там идиотские арийские законы — а я его люблю!.. Раньше я со многими дурачилась, и многих дурачила… И влюблялась, и в меня влюблялись — и все это была одна дурь!.. А его люблю!.. И знаю теперь, что можно любить по-настоящему, как в романах пишется, как любит, вероятно, на тысячу один человек!.. И знаю, что он стоит любви!.. Вот ты говорила, что я стала красивая? Верно — теперь я красивая!.. А какая я была, когда мама погибла — ты же помнишь?… Беленькими-то нас каждый полюбит, а вот черненькими… Я была хуже головешки, горелая, мокрая, грязная, черти могли перепугаться — а Эрвин как раз тогда сумел меня любить!.. И за то, что он меня тогда, страшилу страшную, шинелью укручивал и кофеем поил — люблю его! И буду любить, пока он со мной!.. А расстанемся — не упрекну, не приревную!.. Всего доброго, всего самого лучшего пожелаю ему и его Ханнелоре!.. Она милая, она его любит, и он ее тоже… Но пока он со мной, я не стану от своего счастья отказываться!.. Оно слишком редко на свете встречается…

Они подходили к небольшому, новенькому дому, построенному в тени высоких лип и окруженному кустами роз и жасмина.

— А вот и «Штаасгут Штольярово»! Милости просим! И сам хозяин нас встречает!..