Олег Царев - Роковые иллюзии

Орлов полетел в порт, подвергавшийся жестоким бомбардировкам, поскольку к причалам Картахены только что подошли советские грузовые суда. Невзирая на риск, Орлов лично руководил разгрузкой самолетов и бомб, вспоминая впоследствии об этом как об «одном из своих самых неприятных эпизодов за время испанской гражданской войны». Как только немецкие самолеты начинали налет, испанские грузчики в ужасе разбегались. Одна из бомб угодила в грузовое судно, едва не задев груз боеприпасов, и потребовалось немало времени, чтобы уговорить грузчиков вернуться к работе, причем каждый раз, когда самолет пролетал над базой, приходилось все начинать сначала. После одной вечерней воздушной тревоги толпа портовых грузчиков напустилась на Орлова в уверенности, что этот иностранец является шпионом, подававшим сигналы вражеским самолетам зажженной сигаретой. Он не мог им ответить, не зная тогда еще ни слова по-испански, и его спасло только то, что поблизости разорвалась бомба и враждебно настроенные грузчики разбежались кто куда[553].

Из-за постоянных воздушных налетов переброска золота в доки становилась рискованным предприятием. Двадцати русским водителям-танкистам под командованием комиссара НКВД Савченко было приказано переодеться в испанскую военную форму. Однако такая маскировка не сделала легче пятимильный путь вверх по коварным горным дорогам, который приходилось преодолевать с чрезвычайной осторожностью двадцати грузовикам с выключенными фарами в течение нескольких безлунных ночей. Водителям с трудом удавалось управлять машинами так, чтобы не сорваться в пропасть. У них, по словам Орлова, немели руки после управления непослушными машинами. Прибыв с первым ночным конвоем, который, несмотря ни на что, добрался до места, Орлов стал свидетелем внушающей благоговейный трепет картины:

«Я остановился у входа в пещеру. Передо мной были деревянные двери, встроенные в склон горы. Они распахнулись. При тусклом электрическом освещении я увидел, что пещера забита тысячами аккуратных деревянных ящиков одинакового размера и тысячами мешков, уложенных друг на друга. В ящиках находилось золото, а в мешках были серебряные монеты. Шестьдесят моряков-подводников ждали там наготове. Это было сокровище Испании, накопленное испанской нацией за века! Вся сцена внушала суеверный страх: странная атмосфера пещеры, тусклое освещение и зыбкие тени, таинственные фигуры моряков и их возбужденные черные глаза»[554].

Орлову было ясно, что испанские моряки знали, насколько ошеломляюще ценным было сокровище, которое они охраняли, и он подумал, что они без труда могли бы справиться с его советскими водителями. Это еще больше подчеркивало настоятельную необходимость скрыть, куда направляются слитки, от испанцев, помогавших водителям грузить их в машины. Каждую машину, груженную пятьюдесятью упаковками, приходилось вести вниз по опасной узкой горной дороге ночью в полной темноте. Одна из машин перевернулась, а четыре, свернув не в ту сторону, заблудились, и обеспокоенный Орлов нашел их лишь на следующий день припаркованными на площади в расположенной неподалеку деревне.

На завершение всей операции потребовалось три ночи, поскольку перевозить золотые слитки днем было невозможно из-за постоянных воздушных налетов. Если бы бомба попала в соседнюю пещеру, где хранились тысячи фунтов динамита, испанское сокровище взлетело бы на воздух. Налеты авиации участились настолько, что чиновник из казначейства впал в панику и сбежал оттуда, оставив одного из своих помощников для подсчета ящиков. На вторую ночь забеспокоились испанские моряки, и Орлову пришлось позаботиться о том, чтобы их снабдили вином, картами и проигрывателем с набором пластинок.

«Все пластинки оказались с записями танцевальной музыки — фокстротов, танго, и после еды, во время отдыха, испанские парни удивили меня, танцуя парами с самым серьезным видом, как будто они находились в настоящем танцевальном зале», — вспоминал Орлов, отмечая при этом, что, «несмотря на то что рядом с ними были миллиарды серебряных монет, они скромно играли в карты на арахисовые орешки»[555].

Каждый ящик весил 145 фунтов и содержал огромную сумму в золотых слитках, золотых песетах, французских луидорах и английских соверенах. На рассвете третьего дня число ящиков, по подсчетам Орлова (7900 ящиков), оказалось на 100 больше, чем по официальным данным испанцев. Он решил на том этапе не ставить под сомнение правильность подсчетов испанского министра финансов, опасаясь, что, если счет Мендеса-Аспе окажется правильным, Сталин обвинит его в присвоении двух грузовиков золотых слитков[556].

Орлов вспоминал, как в тот момент, когда последний ящик золота был погружен на советский пароход, Мендес-Аспе попросил у него официальную расписку. «Я знал, что это случится, и боялся этого момента, — писал Орлов, — но у меня был личный приказ Сталина, и я был обязан его выполнить». «Испытывая острое чувство стыда», Орлов ответил «небрежным тоном, словно это была простая формальность, что расписка будет дана в Москве после окончательного подсчета». Испанский чиновник слова не мог вымолвить от изумления, когда Орлов повторил, что официальную расписку может выдать только Государственный банк в Москве. Чтобы выйти из затруднительного положения, Орлов предложил Мендесу-Аспе послать на каждом грузовом судне по чиновнику Испанского казначейства в качестве наблюдателей. Его сопровождали всего двое, и пришлось найти еще одного добровольца из местных, которого предупредили об отъезде за полчаса до выхода грузовых судов в море[557].

Поэтому с большим беспокойством, вспоминал Орлов, наблюдал он за отбытием четырех окрашенных в серый цвет грузовых судов из Картахены. Вдоль побережья вытянулась вереница испанских военных кораблей, капитаны которых получили в запечатанных конвертах указания о том, чтобы они помогли русским в случае поступления от них сигнала «SOS». Орлов сообщил в Москву об отправке судов двумя отдельными шифртелеграммами: в первой он предупреждал штаб-квартиру НКВД о том, что он будет употреблять слово «металл» вместо слова «золото».

«О каком металле вы говорите?», — спросил Ежов в ответ на его вторую телеграмму, уведомляющую от отбытии грузовых судов. Убежденный, что теперь НКВД возглавляет «какой-то идиот», Орлов отправил третью телеграмму: «Смотрите мою предыдущую телеграмму. Пожалуйста, сообщите о моей телеграмме Ивану Васильевичу»[558].

«Я ждал примерно семь или восемь дней в состоянии мучительной неизвестности», — так описывал Орлов долгую неделю, которую он провел в беспокойстве за судьбу судов, не зная, удалось ли им благополучно пройти по Средиземному морю. Только по прошествии восьми дней без тревожных сообщений он почувствовал, что можно спокойно послать подробный отчет об операции[559].