Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

«Презренно их существование! – пишет об эмигрантах некто А.Балакирев в журнале «Крокодил». – Жалок и бесславен будет их закат». «Как самозабвенно заходился он у микрофона "Свободы", – ехидствует он в адрес пожилого Виктора Некрасова. – И как же отблагодарил благословенный Запад своего панегириста? Семидесятилетний старик выброшен на улицу с пенсией, которая… в два раза ниже официального уровня бедности. Где вы теперь, Виктор Платонович? На каких шикарных пляжах собираете объедки?»

Ложь. Благодаря заботе коллег Некрасов не нуждался ни в чем.

Через несколько лет те, кого Большаков и Балакирев звали подонками, выйдут из тюрем и подполий, вернутся из ссылок и изгнаний, будут вновь признаны и прославлены. Их произведения начнут выходить массовыми тиражами. Но пока они «отщепенцы». В том числе и ведущий «Смены столиц». Вот такая «большая перемена».

Кстати, автор этого знаменитого сериала Георгий Садовников в середине 70-х написал прекрасную детскую повесть[194], где один из главных героев – странствующий слесарь-сантехник-мушкетер Базиль Аксенушкин – являет удивительные человеческие качества. Образ и имя этого персонажа – дань доброй дружбе Садовникова и Аксенова, который удивительным образом в середине 80-х являл подлинное мушкетерство в международном эфире.

Дома Аксенова помнили. Тысячи слушателей включали приемники, чтоб услышать его негромкое приветствие: добрый вечер, господа!..

7

О чем же и о ком он говорит?

О друзьях и недругах, об Америке и России, о демократии и тоталитаризме, о свободе и борьбе. Один из его радиогероев – Солженицын. Ему посвящена почтительная передача, в которой Аксенов вспомнил встречу Александра Исаевича и его мамы. Тогда Евгения Гинзбург рассказала сыну, как автор «Ивана Денисовича» спросил ее о возрасте, о самочувствии, много ли пишет… И тут же рассчитал, сколько ей следовало работать, сколько нужно было написать.

Аксенова поражало, какой жесткий счет предъявлял себе Солженицын. Сколь неумолим был его расчет и сурова самодисциплина.

Не в них ли истоки его замкнутости? Опасался человек соблазнов, не желал тратить на них время, когда поставил перед собой столько огромных задач.

– А что было бы, – спрашивает он, – получи Солженицын Ленинскую премию, на которую его выдвигали? Свободный разговор о прошлом вывел бы на чистую воду всех, кто был повязан грязными делами. Что, возможно, привело бы к большим переменам.

Одну из главных заслуг Солженицына Аксенов видит в том, что тот начал сводить на нет стилистику «оттепели» с «ее системой… кукишей в кармане». Его прямая и отважная речь делала намеки «неуместным вздором». Многих «детей "Оттепели"» это пугало. Ну, и потом, всё-таки Солженицын-то почвенник, а нам-то ближе европейский путь России…

Да. И во многом Аксенов не согласен с Солженицыным. Он дивится: отчего тот не приял мартовскую революцию? Почему так чужда ему республика Россия? Ведь сам-то считал период с марта по октябрь 1917 года одним из самых многообещающих в истории страны. В этом мастера не сошлись. Да и во многом другом. И всё же, всё же Аксенов признателен своему оппоненту. За «светлую, самую чистую струю просвещенного русского патриотизма», за честность и отвагу.

При этом он абсолютно беспощаден к противникам другого рода – к литераторам, взявшим на себя страшную роль обличителей и доносчиков, тем, кто не только оправдывал репрессивную власть, но и прямо призывал ее к закланиям и казням.

Гнев страны в одном рокочет слове,Я произношу его – расстрел! —

писал в пору процессов над «врагами народа» поэт Виктор Гусев. –

Расстрелять предателей Отчизны,Порешивших Родину сгубить!Расстрелять во имя нашей жизни!И во имя счастья истребить!

Ведь это ж он отца Аксенова истребить требовал! И тысячи других несчастных. Да. Они были «красными». И нередко сами обрекали людей на муки и смерть. И пали от рук «красных» же. Но Аксенову неважен их цвет и мера вины. Ему мерзок рифмованный зов к убийству.

И в то же время он необъективен. Прежде всего – по отношению к своему любимцу Маяковскому. Который хоть и не требовал расстрелов, но восхвалял «солдат Дзержинского»[195], требовал: «бери врага, секретчики[196], и крой – КРО![197]», агитировал (почти по-гусевски): «виновного хотя б возьмут мишенью тира…»[198] Не случайно Бунин назвал пролетарского трибуна «самым низким, самым циничным и вредным слугой советского людоедства».

Но Василий Павлович с Иваном Алексеевичем не соглашается. Не способен согласиться. Потому что для него Маяковский навеки мил своими ранними стихами, трагедией и поэмами, которыми, как считает Аксенов, он заранее искупил все свои будущие ошибки и вины. У него с Маяковским личные, особые, дружеские отношения. Ну как станешь корить поэта, которому, бывало, подражал – даже в одежде! Есть фото, где юный Аксенов явно копирует Маяковского – и позой, и взглядом, и даже кепкой букле. Чувствует себя способным сыграть ноктюрн на флейте водосточных труб, смело и умело засвистать на флейте-позвоночнике… Вот не поднялась рука.

С Союзом советских писателей всё было проще. Его Аксенов лупил наотмашь непрестанно и неустанно. Ибо Союз со дня своего основания, как сказал Аксенов, «продолжал постоянно и неуклонно бороться за свою сталинскую сущность, изгоняя из своих рядов писателей с независимыми голосами…», видя свою основную заботу во «внедрении по всем возрастным и жанровым категориям советской литературы удушающей казенщины, бессмысленной, пронизанной сталинскими штампами болтовни и скуки».

Он 20 лет был членом СП. Его не раз травили и топтали его функционеры. Они беспощадно расправились с «МетрОполем» и его авторами. Так что прощенья нет – ни им самим, ни их компании: «…устранение с авансцены общественной жизни одного из самых прискорбных пережитков сталинизма, монолита Союза писателей СССР, приведет к большому творческому подъему, к появлению еще одной "новой волны", к возникновению новой и, возможно, самой интересной в мире литературной арены». Таков вердикт.

Другое дело – гонимые в СССР «несоюзные» писатели. Аксенов, как и следовало ожидать, всецело на их стороне. Ему близок эксперимент с новым неподцензурным сборником «Каталог Клуба беллетристов», он призывает бороться за освобождение Евгения Козловского – автора изданных в «Континенте» повести «Красная площадь» и рассказа «Чиновница и диссидент».

Он искренне скорбит об умершем Юрии Трифонове, с болью вспоминает Галича. Но помнит и о живых. Андрею Вознесенскому – пятьдесят! Юбилей. Торжество того, кто, как говорил по радио Аксенов, «восстановил своим творчеством прерванную коммуникацию между поэтическим авангардом 20-х годов и нашими днями». Уже скоро они встретятся и обнимутся. Не так будет всё с Виктором Конецким, который позволил себе несколько довольно невнятных, но весьма неприятных пассажей об Аксенове в журнале «Нева».