О себе любимом - Питер Устинов
Таким образом, известие о свадьбе младшей дочери профессора Бенуа и таинственного иностранца прозвучало как гром среди ясного неба. Это было невероятно, как сказка. Это было чудо. Я чувствовала себя так, словно меня волной вдруг взмыло вверх и от души наслаждалась.
Четырнадцатого июля мы с Клопом, как всегда, встретились на перекрестке, и я сказала:
— Знаешь, раз мы семнадцатого венчаемся в церкви, надо пойти в комиссариат и зарегистрироваться.
— Хорошо,— сказал Клоп,— пошли сейчас же.
Мы зашли к Валерии и попросили ее и господина Маслова, шурина Николая Николаевича, который оказался в квартире, пойти с нами в качестве свидетелей. Не без труда отыскали комиссариат — он помещался в пустой пыльной квартире, там стояло всего два-три стола и стула, было много бумаг и оглушительно стучала пишущая машинка.
Молоденькая девушка с короткой стрижкой спросила, что нам угодно.
— Мы хотим зарегистрироваться,— сказала я.
Девушка достала форму, вписала наши фамилии и, подняв на нас глаза, спросила:
— Вы хотите взять фамилию мужа или жены? Или хотите какую-нибудь совсем новую?
Меня это позабавило и удивило.
— Фамилию мужа,— ответила я.
Она написала «Устинова», поставила печать, подпись и, протягивая мне бумагу, сказала:
— Только, пожалуйста, сделайте одолжение: сегодня у нас среда — не приходите разводиться раньше пятницы. А то больно надоело писать!
Мы рассмеялись и обещали исполнить ее просьбу.
Свидетели не понадобились, так что Валерия и господин Маслов пришли зря. Девушка даже не поняла, что это свидетели, и вздохнула с облегчением, а то она думала, что ей придется и их регистрировать!
Тем временем, приготовления к свадьбе постепенно завершались. Клоп принес в спичечной коробке жемчуга своей бабушки, и мы весь день собирали и нанизывали их. Жемчужины дала ему мать в Пскове и сказала: «Когда женишься, подари жемчуг жене. Я никогда его не носила. В Яффе некуда было надеть. С ним связана забавная история. Твой отец однажды оставил нитку на хранение в Марселе, в сейфе у хозяина отеля. Потом уехал и забыл про нее. Лет тридцать спустя он случайно остановился в том же отеле и когда расписывался в книге для гостей, хозяин посмотрел на него и спросил: «Вы не тот ли Устинов, который много лет тому назад оставил у меня пакетик?» — «Какой пакетик?» — спросил твой отец. Хозяин отеля открыл сейф и вручил отцу пакетик, в нем спичечная коробка, а в коробке — жемчуг.
А теперь эта нитка украшала мою шею. Несколько жемчужин умерло, остальные же красиво поблескивали. Не могу сказать, чтобы я так уж обрадовалась, получив эту нитку, но Клоп был счастлив, а это для меня было главным.
Моя сестра Нина выкопала несколько драгоценностей, которые не были отнесены в банк, где все было конфисковано. Она зарыла их под нашей дачей. Только она знала место и быстро отыскала его среди заросшего травой фундамента, не тронутого огнем, когда дача сгорела в революцию. Она принесла мой браслет и брошь. Браслет был копией, сделанной Фаберже со скифского украшения, а брошь мой отец подарил маме в день моего рождения. Обе эти вещицы хранятся у меня до сих пор.
Мама с Ниной, посоветовавшись, превратили с помощью нашей бывшей портнихи бабушкину батистовую ночную рубашку в подвенечное платье для меня. Моя кузина Атя, дочь Александра Бенуа, одолжила вуаль и веночек из флер д’оранжа, а подруга Валерии — белые туфли придворной дамы, которые оказались мне велики.
Матушка дала мне обручальное кольцо своего отца, на внутренней стороне которого стояла дата — 21 сентября 1855 года и бабушкины инициалы — Н.К., а Клоп решил воспользоваться обручальным кольцом своего отца. Оба кольца были слишком для нас велики, но мы так их и не уменьшили, а носили с другим кольцом, чтобы они не слетели с пальца.
К этому времени Клоп просидел свои бриджи, и пришлось наложить на них заплаты. Выручил Николай Николаевич, одолжив ему свои белые теннисные брюки.
Словом, мы полностью экипировались для свадьбы — от этого великого события нас отделяло всего два дня.
— Знаешь, Надя,— сказал мне Клоп, я подумал и решил не начинать супружеской жизни, пока мы не уедем из России. Мы ведь не знаем, сколько еще времени придется тут пробыть. Жизнь здесь трудная и, безусловно, станет еще труднее. Было бы безответственно создавать здесь семью.
— Ты совершенно прав, — сказала я. — К чему спешить? Главное, быть законно женатыми, чтобы мы могли уехать, как только разрешат.
— Надеюсь, твои родители поймут.
— Не сомневаюсь. Я думаю, они даже оценят нашу предосторожность.
Таким образом, было решено, что после свадьбы Клоп будет по-прежнему жить у Николая Николаевича. В известной мере я почувствовала даже облегчение, ибо мне не слишком улыбалось начинать совместную жизнь под присмотром родителей.
На другой день, возвращаясь от Ликского, мы встретили на Дворцовом мосту друга моих родителей Феликса Марсеро.
— Мне надо поговорить с вами,— сказал он.— Пошли дальше — не будем стоять. Я не хочу привлекать внимание.
Мы медленно пошли вперед.
— Я постоянно бываю в Комиссариате иностранных дел,— объяснил Феликс,— так как занимаюсь репатриацией французских граждан. Я слышал, вы собираетесь пожениться. Не мое дело ставить под вопрос ваше намерение, но должен предупредить: за вами пристально наблюдают. Если после свадьбы вы не станете жить вместе, вас арестуют. За попытку обманным путем вывезти за границу буржуазный элемент. Так что, каковы бы ни были ваши планы, после свадьбы начните жить под одной крышей.
— Но мы в самом деле хотим пожениться,— сказала я.
— Тем лучше,— произнес Феликс.— В таком случае вам не трудно будет последовать моему совету. Позвольте поздравить вас и пожелать счастья. А теперь разрешите откланяться.
И он быстро перешел на другую сторону моста.
А мы с Клопом остановились и посмотрели друг на друга.
— Господи, ну надо же! — воскликнул Клоп.— Как раз когда мы намеревались поступить разумно и осторожно! Кто.это был?
— Старинный друг моих родителей,— ответила я.— Он француз, но они уже много лет живут в России.
Мы помолчали.
— Что Ж, это знамение свыше,— произнес Клоп.— Придется мне все-таки переехать к
