Хендрик Фертен - В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС

Так или иначе, я был весь на нервах. Больше всего меня беспокоило то, что со мною были оба комплекта документов, удостоверяющих мою личность. То есть при мне была как русская справка об освобождении, так и фальшивые бумаги, говорившие о том, что я был иностранным рабочим. Чудесным образом случилось так, что польские милиционеры не обыскали меня. Мне следовало не искушать судьбу и избавиться от лишних документов, которые могли погубить меня. Сначала я решил съесть их, но тут мне на пути попалась уборщица-немка. Я спросил у нее, не может ли она отнести мои бумаги в семью Ласка. Конечно, я очень рисковал при этом, но риск оправдался. Добрая немка не выдала меня и через некоторое время отнесла мои бумаги точно по месту назначения.

Избавившись от опасных документов, я стал искать пути побега. Через некоторое время удача снова улыбнулась мне. Я просто пошел следом за одним из милиционеров, выходившим из комнаты, стараясь держаться как можно ближе к нему. Никто не обратил на это внимания. И мне удалось даже выйти на улицу сразу за милиционером. Как я и надеялся, часовой, стоявший на дверях, решил, что я иду куда-то вместе с ним.

Всю последующую неделю я провел в заточении, но уже не тюремном, а монастырском. Находясь там, я положился на милость отца-настоятеля. Дело в том, что поляки крайне редко разыскивали беглецов в подобных местах. Зачастую они просто арестовывали кого-нибудь другого, чтобы он занял место сбежавшего. Трудно поверить, но все было именно настолько просто.

Тем не менее столкновение с произволом польской милиции, пусть оно и длилось всего несколько часов, в сочетании с крайней неуверенностью в будущем, которое могло меня ждать в Бреслау, еще сильнее склонило меня к тому, чтобы покинуть город как можно скорее. Мое нахождение в Бреслау с каждым днем становилось все более рискованным и опасным. Слишком много людей уже успели узнать о моем солдатском прошлом. Стоило кому-то из них даже случайно болтнуть обо мне лишнее, и это могло привести к катастрофическим последствиям, не нужным ни мне, ни им. В войсках СС я сражался против системы, которая теперь обрела еще большую власть. Меня освободили, но оставили без какой-либо защиты. А в то время даже евреи порою страдали от произвола польских властей, хотя последние формально производили совершенно иное впечатление. Здесь уместно будет привести такую цитату: «Когда во время войны в Польше господствовал нацистский режим, число антисемитских откликов на ликвидацию евреев росло в стремительном темпе. Поляки безрассудно одобряли происходящее, и это не было мнением отдельных людей, так считало большинство поляков» («Вертрибенен», 1957).

Как бы то ни было, но вскоре в моей жизни произошло событие, заставившее меня возблагодарить судьбу за то, что она привела меня в Бреслау. Это случилось 12 июня в 11 часов дня на углу Лютцовштрассе и Клостерштрассе. Торгуясь с поляком, я вдруг заметил спадающие на плечи темно-коричневые локоны. Их обладательница оказалась молодой привлекательной девушкой, одетой в голубую куртку с капюшоном. В одно мгновение я был ошеломлен и очарован. Прошедшее мимо меня стройное и прекрасное существо казалось явившимся из другого мира. Я понял, что не прощу себе, если не попытаюсь познакомиться с ней. В тот же миг я перестал торговаться и поспешил за ней.

Попытавшись заговорить с незнакомкой, я, к моему глубокому разочарованию, понял, что весь предыдущий опыт общения с девушками был бесполезен в этой ситуации. Да и стоило ли здесь удивляться? Акцент и кокарда с цветами голландского флага выдавали во мне иностранца, а она определенно была немкой. И откуда ей было знать, что в те времена гонений на немцев подошедший к ней незнакомец был настроен крайне прогермански и страдал от тех же бед.

Поначалу девушка отнеслась ко мне очень настороженно, и ее даже злила моя назойливость. Однако я не отставал от нее, а чтобы доказать мои чистые намеренья, когда представилась возможность, начал рассказывать о себе. Я рассказал ей о своем прошлом, военной карьере и о том, как я сражался на стороне немцев. После этого красавица в голубой куртке перестала злиться и смотреть на меня настороженно. А мне сразу стало понятно, что отношения с ней не могут быть мимолетными и ни к чему не обязывающими. Она была совершенно другой, да и стрела купидона слишком глубоко вошла в мое сердце. Даже имя этой двадцатилетней немки казалось мне волшебным: «Бригитта! Бригитта!» — повторяя его про себя, я безумно радовался, что она перестала смотреть на меня, как на врага. Мне казалось, будто я только что сумел взять штурмом небо. Мне на память даже пришли слова Фридриха Шиллера: «Первая любовь — золотое время, когда твои глаза смотрят в распахнутые небеса».

Мои чувства к Бригитте действительно можно было назвать первой любовью, потому что с ее появлением все девушки, которые у меня были в прошлом, перестали для меня что-либо значить. Бригитта стала для меня частицей дома, частицей Германии, частицей Бреслау, каким этот город был до войны.

С тех пор мы встречались каждый день, когда у Бригитты оставалось время после работы. Как и всем немцам в Бреслау, ей приходилось работать на поляков. Правда, ее работодатели придерживались тех же взглядов, что и родители Эльжбеты. Владея магазином, они ждали, когда им представится возможность уехать в Америку и даже хотели взять с собой Бригитту в качестве приемной дочери.

Именно из магазина на Фельдштрассе я всегда и забирал ее. У меня не было ни малейшего сомнения, что именно вместе с Бригиттой я хочу прожить все свои дни. Мы гуляли часами по ее родному городу и окрестностям. Проведенные с нею теплые июньские дни в Бреслау стали самыми чудесными днями в моей жизни.

Наши встречи сопровождались лишь одним или двумя поцелуями. Тем не менее мы в короткое время стали настолько близки, что порою без слов понимали мысли друг друга. Чувствуя исключительное родство наших душ, я вскоре стал заговаривать о женитьбе. Однако мы оба понимали, что она может быть возможна лишь позднее, когда изменятся обстоятельства нашей жизни.

Кожа Бригитты была такой же коричневой, как и ее глаза. Но это вовсе не было результатом того, что она загорела, нежась на солнышке. Кожа Бригитты стала такой после принудительных работ под контролем русских на полях в окрестностях Лигница. Этот город находился в пятидесяти километрах от Бреслау. Туда Бригитта была эвакуирована вместе с матерью в январе 1945-го. Во время эвакуации она узнала на собственном опыте, что означают долгие переходы по снегу и льду при двадцатиградусном морозе. Она видела бессчетные человеческие смерти, в том числе и смерть своей матери, которая скончалась от дизентерии вскоре после их прибытия в Лигниц.