Ирвинг Стоун - Происхождение

Страницы так и вылетали из-под его пера. Он писал только на одной стороне листа, но иногда возвращался к написанному и добавлял что-то между строк. Если мысль не нравилась ему, он безжалостно вымарывал строку. Он что-то вставлял с помощью знаков, дописывал фразы на полях, иногда переворачивал лист и сочинял целый абзац. Делал для себя карандашные пометки, например "показать Гексли". Иногда подклеивал к страницам дополнительные куски, подкалывал их булавками.

Его почерк, по собственному утверждению, был "страшно корявым", но он знал, что мысли его текут и ложатся на бумагу гладко. А переписчик сделает ему хороший экземпляр. Знал он и то, что иногда делал ошибки в орфографии и пунктуации. Но это не тревожило его. Перед ним стояла одна задача изложить свою теорию доступным и ясным языком, не скрывая ее недостатков, делая определенные оговорки и указывая на трудности, доказательно подтвердить свою теорию о том, что философы называют "тайной тайн".

Часы отдыха он проводил на воздухе, наблюдал за растениями, прораставшими между корней деревьев. Он озадачил своих детей, показав им, как двадцать девять растений проросли из столовой ложки грязи, которую он зачерпнул в маленьком пруду. В письме Фоксу он упомянул число страниц, написанных им за месяц. Получив восторженный ответ Фокса, Чарлз написал ему: "…смею заметить, что сказанное тобой о моей работе очень верно: у меня приступ словесного недержания. Надеюсь все же, что работа выйдет достаточно скромной".

Серьезное чтение вместо того, чтобы приносить пользу, раздражало его. Недавно опубликованная работа Томаса Уолластона "Об изменениях видов" основывалась больше на теологии, чем на биологии. Всех, кто с ним не согласен, Уолластон клеймил как носителей "крайне вредных"… "абсурдных"… "необоснованных" идей.

При следующей встрече в Лондоне Чарлз сказал Уолла-стону.

– Вы словно Кальвин, сжигающий на костре еретиклв.

– Сверхчестность – ваша характерная черта, – парировал Уолластой.

Чарлз получил письмо от Самуэля Вудворда, сотрудника отдела геологии и минералогии Британского музея, ранее опубликовавшего солидную книгу о раковинах. Вуд-ворд также придерживался мнения, что все острова Тихого и Атлантического океанов являются остатками материков, затопленных в период существования видов, сохранившихся доныне. Негодованию Чарлза не было границ. Свой протест он выразил в письме к Лайелю: "Если сложить вместе все материки, созданные в последние годы Вудвордом, Гукером, Уолластоном и Вами… неплохой кусочек земли получится!"

Гукеру он написал: "Мне надо перестать беситься, утихомириться и не мешать вам всем печь материки, как блины!"

Между тем Горасу уже исполнилось пять с половиной лет. Эмма и Чарлз были уверены в правоте Генри Холланда, утверждавшего, что зачатие возможно лишь до определенного возраста – так повелела природа. Но в июне 1856 года, в сорок восемь лет, Эмма обнаружила, что снова в положении.

Они сидели в спальне возле арки окна. Чарлз положил жене руку на плечо, притянул к себе. Десятки извинений готовы были сорваться с его губ. Наконец он произнес:

– Мы сделаем все, чтобы твоя жизнь стала легче и счастливее.

Она опустила голову ему на плечо:

– Я не привыкла противиться воле господней.

Французы говорят, что "аппетит приходит во время еды". Англичане утверждают, что "мысли приходят во время письма". К середине июля, когда Чарлз писал уже два месяца подряд, ему удалось справиться с занозистой проблемой. Он написал Лайелю: "Я только что закончил подробное описание холодов в тропических районах во время ледникового периода и вызванной ими миграцией организмов… Все это соответствует теории об изменении видов".

В письме к Гукеру он заметил: "Какую книгу о неловких, расточительных, ошибочных, постыдных и невероятно жестоких деяниях природы мог бы написать подручный дьявола!"

С Джозефом Гукером у Чарлза сложились весьма своеобразные отношения. Они любили друг друга, восхищались друг другом, старались бывать вместе возможно чаще, еженедельно обменивались длинными письмами. И в то же время буквально воевали, отстаивая свои взгляды по тем или иным научным проблемам. Уютно устроившись в кресле в своем кабинете, Чарлз забрасывал наделенного ангельским терпением Гукера всевозможными просьбами:

"С присущей вам искренностью вы говорите о том, что многочисленные населяющие землю существа созданы непосредственно богом, и это противоречит моим суждениям. Если вам удастся доказать хотя бы один такой случай, моя теория рассыплется в пух и прах. Но я предпринимаю все возможное, чтобы разбить самую сильную оппозицию.

А сейчас хочу попросить вас о величайшем одолжении: прочитать переписанные набело страницы (около сорока!!) о флоре и фауне Арктики и Антарктики и о предполагаемом ледниковом периоде. Вы меня чрезвычайно этим обяжете, потому что без вашей помощи я обязательно насажаю ошибок в области ботаники".

Сорок страниц составляли лишь половину того, что он первоначально собирался вместить в "тонкую книжицу". Шли недели, и стопка исписанных листов на его столе становилась все выше.

"Очень хорошо, – подбадривал он себя, – природа материала такова, что вместить его в маленькую книгу невозможно".

Из писем Лайеля следовало, что "теория об изменчивости видов тянет его к себе словно магнитом".

В середине июля он разрешил упомянуть в предисловии к будущей книге, что работу Дарвина он одобряет. Чарлз был на седьмом небе от радости. Сэр Чарлз Лайель одобряет подход к происхождению видов, более глубокий, нежели исследования доктора Эразма Дарвина, французских ученых Ламарка и Кювье, Роберта Чеймберса, подход, разрабатываемый вот уже двенадцать лет, но до сих пор не принимаемый всерьез, – каким ударом это будет для коллег-ученых! К книге сразу появится доверие. Но когда же он ее опубликует? Ведь уже пошла вторая сотня страниц!

Если выдавалась свободная минута, Чарлз спешил провести ее в саду с детьми, помогал ему даже пятилетний Горас – они пытались скрещивать цветы. Душистый горошек, орхидеи или шток-розы слабо поддавались скрещиванию. Во время очередного визита в Кью, когда Джозеф Гукер показывал Дарвину, как идут работы по созданию нового озера – вода будет подаваться из Темзы, Чарлз пожаловался:

– До чего я невежествен! Даже не знал, что душистый горошек нельзя обрезать – для него это смерть.

– Этого не знал никто! Но я не позволю вам заниматься этим одному. Я начну скрещивать растения в Кью. Кстати, прочитав ваши записи до конца, я обнаружил, что все особи видов, на которые вы ссылаетесь, имеют, как мне показалось, непрерывное распространение.