Порыв ветра, или Звезда над Антибой - Борис Михайлович Носик
На одной из тогдашних парижских выставок Никола встретил подругу Жанны художницу Герту Осман и рад был выплакать ей душу. Позднее он стал переписываться с Гертой, потому что мог пожаловаться ей на свою жизнь и узнать от нее что-нибудь о Жанне. А может, и рассказать ей что-либо в надежде, что это будет пересказано Жанне…
После Майского салона, где де Сталь выставил полотно «Сицилийский порт», прошла выставка его картин в галерее Жака Дюбура. Не всем французским критикам пришлась по душе новая манера де Сталя, но нашлось несколько искусствоведов, которые сочли выставленные у Дюбура двенадцать полотен (в том числе «Путь на Юзес») великолепными.
Изменения, происшедшие в живописи де Сталя, коснулись не только частичного (все же на границе абстракции) возвращения к фигуративности, но также изменения фактуры, ее облегчения. Де Сталь чаще работал теперь кистью и щеткой, чем мастихином, и краски его были порой совсем жидкими. Вот как писал об этом известный французский искусствовед Андре Шастель:
«Меняя для себя устройство мира, художник меняет и манеру живописи… Облегчение живописного материала не менее важно, чем возвращение предметов и образов в его живопись. Если иризация, живопись, отливающая всеми оттенками, или пастозность перестают быть для него первейшей заботой, то важными становятся рисунок и вырезанные очертания…»
Итак, кисть и разведенное эссенциями масло приходят на смену мастихину.
Искусствоведы отмечают также изменение палитры. Все напряженнее становится красный цвет и уже на подходе синий. Впрочем, в то последнее «северное» лето де Сталя гамма его была (в сравнении с полихромностью сицилийских пейзажей) очень сдержанной – черное, серое, освещающие все полотно белые пятна.
Работая с таким же напряжением, как и в 1953 году (чуть не триста полотен за1954 год), де Сталь пишет ночной Париж, мост Сен-Мишель…Кто мог предвидеть, что это было его прощанье с Парижем?
Поклонник де Сталя Бернар Дориваль настойчиво сравнивал живопись этой летней поры с гаммой Эдгара Мане, называя нового де Сталя «современным Мане».
Никола де Сталь часто сбегал в то лето на берег северного моря и там писал пейзажи. Это было прощание с красками севера, с родным морем. Однажды он добрался до Гравлина и написал там маяк. Позднее просвещенные искусствоведы вспомнили, что Сталь прошел по следам Сера (что Сера писал то же место за несколько месяцев до своей случайной смерти – 32 лет от роду).
Де Сталь побывал в Эркенгеме, в гостях у семьи Жана Борэ, работал на берегу Ламанша.
Андре Шастель вспоминал о том, как лихорадочно работал в те годы де Сталь: точно торопясь наверстать упущенные элементы окружающего мира, всегда, впрочем, существовавшие в его сознании. За несколько месяцев им написаны были многочисленные пейзажи, натюрморты, он писал цветы и даже фигуры.
Де Сталь по-прежнему работал в своем парижском ателье на рю Гогэ, но к концу лета смятение его становится нестерпимым. В августе он оставляет парижское ателье, покидает Париж, оставляет жену, четверых детей. Можно было подумать, что он гонится за призраком, что его гонит из дому призрак…
Тяга художника к уединению, впрочем, не была чем-то редким, неслыханным. Многим из тех, кто занимается творческим трудом (или хотя бы питает иллюзию своей принадлежности к этому труду), нередко приходится искать уединения, перемены обстановки. Уединение может оказаться грустным, неуютным, некомфортабельным, но без него зачастую не обойтись.
Де Сталь мог бы уехать в свой замок Кастеле, в Менерб, но выяснилось, что Жанна с мужем и детьми поселилась в Грасе. И вот Никола де Сталь едет в Канны искать новое ателье поближе к Грасу. В конце концов ему удается снять ателье, которое устроила и долгие годы занимала вполне известная в этих краях художница Элен Дюфур – на препоследнем этаже дома Ардуэн, выходящего на приморский бульвар и улицу Ревели в Антибе.
Римляне отчего-то называли Антиб Антиполисом, Антигородом (или Городом Напротив), но люди селились в этом уютном Антигороде еще и за тыщу лет до прихода римлян. Послевоенный Антиб, в котором за неимением более приближенной к Грасу и к дому Жанны свободной мастерской разместился в сентябре 1954 года Никола де Сталь, был симпатичным городком, где охотно и подолгу живали знаменитые художники, писатели и самые разнообразные знаменитости Европы и Америки. Сам Никола жил в детские годы близ одного из здешних пляжей под присмотром своей крестной матери княгини Любимовой. На Антибском мысе жил его не слишком добрый дядюшка Алексей Иванович, там жили и умерли дядья последнего русского императора Николай Николаевич и Петр Николаевич. В отель Антибского мыса, в Рок Эдем и Эйлен Рок слетались самые яркие светские птицы всех континентов, и пестрота их оперенья соперничала с блеском их бриллиантов… Антибский мыс славился красивыми женщинами, дорогими ресторанами, своими розами, пальмами и чудным морским пейзажем.
В антибском замке Гримальди вскоре после войны добрых пять месяцев писал свои картины самый прославленный клиент Розенберга и Канвейлера Пик (Пикассо), который и подарил бесценное собрание написанных здесь картин замковому музею. Долгие годы прожили в этих местах Жюль Верн, Мопассан, Грэм Грин… По вечерам в баре «У Феликса» можно было встретить много незаурядных и любопытных людей. Так что если, читая письма Никола де Сталя или его жизнеописания, вы представите, что Антиб это глушь, наподобие Зосимовой Пустыни под Нарофоминском (где подолгу сиживал автор этих строк), то наш долг уточнить, что это один из самых старых, самых живописных и самых населенных городков Французской Ривьеры.
Вскоре по приезде в Антиб, в октябре, в ответ на письмо мадам Грийе, упоминавшей вполне шутливо их совместное сицилийское путешествие, хохот Никола и его бас, де Сталь отозвался с трагической мрачностью:
«Не могу рассказать тебе ничего доброго ни о своем голосе ни о моем хохоте, но я много работал этим летом и пытался подыскать себе жилье, самое неудобное, какое только смогу, чтоб жить у моря похуже, видеть хуже и производить картины, как смогу, это кончится тем, что войдет в привычку резать на куски собственное сердце».
Мадам Грийе была подруга Шара и Жанны. Для передачи последней, видимо, и предназначалась жалоба Никола.
В те же дни де Сталь сообщил Жаку Дюбуру, что он уезжает в Испанию: «не сидеть же мне всю зиму у моря».
Де Сталь списался с Пьером Лекюиром, чтобы поехать вместе с ним в Испанию на скромном его ситроене («четыре лошади»). Ситроен самого Никола, немало претерпевший от лихой езды и опасных замашек водителя, был в ту пору
