Григорий Котовский. Загадка жизни и смерти - Борис Вадимович Соколов
Несомненно, что тут речь идет о бывшем приставе Хаджи-Коли, который 25 июня 1916 г. в селе Стоматове с отрядом полиции арестовал Котовского. Причем в перестрелке с полицейскими Котовский был ранен. Хаджи-Коли выполнял свой служебный долг по поимке уголовного преступника и ни в одной стране за это его бы не расстреляли. Но разбойничья большевицкая «юстиция» убила его.
Впрочем, большевики убили и самого «анархиста-маршала», замаскировав убийство неким «таинственным недоразумением».
По поводу утверждения Гуля насчет расстрела Хаджи-Коли украинская газета «Сегодня» 28 февраля 2001 года писала: «В том же году, когда советские войска вошли в Бесарабию, чекисты разыскали двоих стариков – бывшего помощника пристава Петра Чаманского (иногда эту фамилию пишут как «Чеманский». – Б. С.) и городового Семена Никитина, участвовавших в аресте Котовского в 1916 году. Их расстреляли». Ссылок на документы здесь не было. Не исключено, что они хранятся в архиве Слухбы безопасности Украины.
Пока что нельзя уверенно сказать, что Петр Чаманский и Семен Никитин были расстреляны за участие в аресте Котовского. В «Адрес-календаре Бессарабской губернии на 1914 год» околоточным надзирателем 2-го участка числился не имеющий чина Петр Гилярович Чаманский. Он располагался на Килийской, 15. Несомненно, что Петр Чаманский – лицо, реально существовавшее. Но в сообщении З. Ш. вызывает сомнение утверждение, будто в кишиневских газетах в 1940 году писали о расстреле полицейского, ранившего Котовского. В отличие от периода гражданской войны, в 1939–1941 годах советская власть не афишировала репрессии на территориях, присоединенных на основании секретного протокола к пакту Молотов – Риббентроп, и ничего в печати о расстрелах не сообщала.
Среди жертв сталинских репрессий мне удалось найти, со ссылкой на сведения Одесского академического центра, Хаджи-Коли Павла Михайловича, 1871 года рождения, уроженца Тирасполя, осужденного к расстрелу 29 апреля 1938 года и впоследствии реабилитированного. Не исключено, что это был родной брат К. М. Хаджи-Коли. Возможно, что слухи о его расстреле породили впоследствии слухи, что Советами был расстрелян бывший кишиневский исправник поймавший Котовского. Павел Михайлович был уроженцем и, вероятнее всего, жителем Тирасполя, поэтому румыны могли не пустить его в Бессарабию, и он мог оказаться как раз тем Хаджи-Коли, которого в действительности отпустил Котовский. Что же касается Константина Михайловича Хаджи-Коли, то он вряд ли когда либо попал в руки советской юстиции. Скорее всего, он либо умер до 1940 года, либо перед приходом советских войск в Бессарабию бежал на румынскую территорию за Прут. Он был слишком известным политиком в Бессарабии, чтобы надеяться, что большевики его пощадят.
Григорий Котовский в романе Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота»
В 1996 году Григорий Котовский стал одним из героев романа Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота». Это произведение представляет собой как бы путешествие героя, находящегося в наркотическом сне, по потустороннему миру (или в абсолютной пустоте, как утверждает сам Пелевин), где он встречает различных героев гражданской войны, как красных, так и белых. Котовский здесь выступает в роли своеобразного демиурга, ответственного за судьбу современной России.
Вот как Котовский появляется на страницах романа: «От дверей раздался громкий окрик:
– Всем стоять на месте! Одно движение, и я стреляю!
Я оглянулся. У входа стоял высокий широкоплечий человек в серой паре и малиновой косоворотке. Его лицо было волевым и сильным – если бы его не портил скошенный назад маленький подбородок, оно великолепно смотрелось бы на античном барельефе. Он был брит наголо, а в руках у него было по револьверу. Оба офицера замерли на месте; бритый господин быстро подошел к нашему столу и остановился, приставив свои револьверы к их головам. Штабс-капитан быстро заморгал.
– Стоять, – сказал господин. – Стоять… Спокойно…
Неожиданно его лицо исказила гримаса ярости, и он два раза подряд нажал на курки. Они щелкнули вхолостую.
– Вы слышали про русскую рулетку, господа? – спросил он. – Ну!
– Слышали, – ответил офицер с багровым лицом.
– Можете считать, что сейчас вы оба в нее играете, а я являюсь чем-то вроде крупье. Доверительно сообщу, что в третьем гнезде каждого барабана стоит боевой патрон. Если вы меня поняли, дайте мне знать как можно быстрее.
– Каким образом? – спросил штабс-капитан.
– Поднимите руки вверх, – сказал бритый господин».
Котовский прогоняет офицеров, а Анна (Анка-пулеметчица) признается ему в любви и сообщает, что Петр Пустота, комиссар чапаевской дивизии, еще не оправился от ранения в голову и страдает частичной потерей памяти.
«– Надеюсь, что вы скоро полностью оправитесь от ранения, – сказал Котовский и взял со стола один из своих револьверов. Выдвинув барабан вбок, он несколько раз взвел и спустил курок, тихо выругался и недоверчиво покачал головой. Я с удивлением заметил, что патроны вставлены во все гнезда барабана.
– Черт бы взял эти тульские наганы, – сказал он, поднимая на меня взгляд. – Никогда нельзя на них полагаться. Однажды я уже попал из-за них в такой переплет…
Он бросил наган обратно на стол и потряс головой, словно отгоняя от себя черные мысли».
Здесь не только спародированы слова Максима Максимыча из лермонтовского «Героя нашего времени» (повесть «Фаталист»): «…Эти азиатские курки часто осекаются, если дурно смазаны или не довольно крепко прижмешь пальцем; признаюсь, не люблю я также винтовок черкесских». Писатель также намекает на известный эпизод из биографии Котовского, когда во время ликвидации группы Матюхина у него трижды осекся револьвер.
После этого герои направляются к пребывающему в запое Чапаеву в экипаже Котовского:
«Выйдя из ресторана, я увидел легкую рессорную коляску, в которую были впряжены два серых рысака. Видимо, это был экипаж Котовского. Завернув за угол, я пошел вверх по улице, по которой мы с Анной совсем недавно спустились».
Пустота и Чапаев пьют самогон. Тут приезжает Котовский: «Наверно, это Котовский с Анной, – сказал я. – Вашей пулеметчице, Василий Иванович, похоже, нравятся сильные личности в косоворотках».
Происходит встреча двух легендарных героев – Чапаева и Котовского: «Увидев подходящего Чапаева, Котовский отдал честь, шагнул ему навстречу, и они обнялись. Последовало несколько громких восклицаний и шлепков, как бывает, когда встречаются двое человек, каждый из которых хочет показать, что бредет сквозь пески этой жизни, не теряя бодрого мужества».
Тем временем объяснение Пустоты в любви с Анной заканчивается неудачей, поскольку от Петра пахнет луком.
Котовский будит Пустоту, чтобы поговорить с ним:
«Я вынул пистолет из кармана и положил его на кровать, накрыв одеялом. Черт знает, что ему нужно. У меня было предчувствие, что это как-то связано с Анной.
– Входите, прошу вас.
Открылась дверь, и вошел Котовский. Выглядел он совершенно по-иному, чем днем, – теперь на нем был халат с кистями, из-под которого торчали полосатые пижамные штаны. В одной руке он держал подсвечник с тремя горящими свечами, а в другой у него была бутылка шампанского и два бокала – при взгляде на шампанское моя догадка, что Анна нажаловалась ему на меня, окрепла.
– Присаживайтесь.
Я указал ему на кресло.
Поставив шампанское и подсвечник на стол, он сел.
– У вас можно курить?
– Сделайте одолжение.
Закурив, Котовский сделал какой-то странный жест – провел растопыренной пятерней над своим черепом, словно откидывая невидимую прядь волос со лба. Я подумал, что где-то видел уже это движение, и сразу вспомнил где – в бронепоезде Чапаева. Почти так же поправляла свои состриженные волосы Анна. У меня мелькнула мысль, что оба они принадлежат к какой-то странной секте, возглавляемой Чапаевым, и эта бритоголовость связана с их ритуалами, но в следующий же миг я понял, что все мы принадлежим к этой секте, все мы, кому довелось нахлебаться в очередной раз свалившейся на Россию свободы и непременно сопровождающих ее вшей».
Но оказывается, что Котовский собирается говорить не об Анне, а о России.
«– Что же тут говорить, – сказал я, – все предельно ясно.
– Нет, я имею в виду – кто виноват?
– Не знаю, – сказал я, – а вы что думаете?
– Интеллигенция. Кто же еще.
Он протянул мне наполненный бокал.
– У интеллигента, – сказал он с мрачной гримасой, – особенно у российского, который только и может жить на содержании, есть одна гнусная полудетская черта. Он никогда не боится нападать на то, что подсознательно кажется ему праведным и законным. Как ребенок, который не очень боится сделать зло своим родителям, потому что знает – дальше угла не поставят. Чужих людей он опасается больше.
