Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

«Не люблю я казаться странной…»

Не люблю я казаться странной,Класть загадку в сплетенье слов.Я гостям — случайным и жданным —Не читаю моих стихов.

Я боюсь задавать вопросы,Громким криком прожечь тишину,Я в тоске на пол не швырнуНедокуренную папиросу.

Я устала себя томитьИ играть безнадёжную пьесу.Мне смешно и не скучно житьС длинным прозвищем — поэтесса.

28/ XI, 1927

«Мы — неудачники. Совсем, как дети…»

Мы — неудачники. Совсем, как дети.Мы неуверенны ни в чём.На длинных улицах вечерний ветерШвыряется туманом и дождём.

Мы жадно ждём, сутуля зябко плечи,И вдруг поймём: сполна и до конца,Что в этом мире нет противоречийВ таинственной гармонии Творца.

Вот так бывает: если вдруг случитсяВ осенний день унынья и тоскиУвидеть траурную колесницуИ металлические венки.

1/ XII, 1927

«Мы твёрдо знали: жизнь нас обожжёт…»

Мы твёрдо знали: жизнь нас обожжётИ мы привыкли, потому не плачем,И уж давно мы потеряли счётОбидам, жалобам и неудачам.

Среди соседей — хороших и плохих —Люблю я жадно верящих в бессмертье.И посвящаю лучшие стихиВсем неудачникам на свете.

2/ XII, 1927

«Весь день болела голова…»

Весь день болела голова.Был острый запах валерьянки.Звучали грустные словаОднообразной перебранки.

Дрожали кисти слабых рук,Мешая ложечкой в стакане,И замыкался тёмный кругОбиды и непониманья.

Весь день молчали зеркала,Уставшие от мутных взглядов.А к вечеру я поняла:Ни правды, ни добра не надо.

7/ XII, 1927

«Зажигались слова летучие…»

Зажигались слова летучиеВ мутно-сером, ночном тумане.Я подумала: в лучшем случаеСердце бедное просто устанет.

Были зданья тёмными пятнами,Заполняя сгущённый воздух.И казались мне непонятнымиВсе слова твои и вопросы.

Сердце билось легко, по-старому,И хотелось громко смеяться.А над скверами и бульварамиБились блики галлюцинаций.

И когда это было — не помню я,Наяву это было, во сне ли?Только улицы — тёмные-тёмные —Были призрачны в самом деле.

7/ XII, 1927. Ночь

Бредовое («Легко по тёмной лестнице сбегаю…»)

Легко по тёмной лестнице сбегаю,Стрелою — в дверь, и ускоряю бег.А за углом меня подстерегаетВысокий и безмолвный человек.

Я только вспомню стиснутые пальцы,Пытливый взгляд, тоску и — тот.Отдать ему бы этот страшный гнёт,И всё отчаянье галлюцинаций.

7/ XII, 1927. Ночь

«Быть странником, без жалоб и без стонов…»

Быть странником, без жалоб и без стонов, —Пьянеть простором незнакомых мест,Увидеть новый мир в окно вагона —Ведь это никогда не надоест.

Теряя день за днём и год за годом,Лишь впечатленьями разбогатеть.Любить одну бессмертную свободуИ никогда о прошлом не жалеть.

Всю жизнь идти дорогой незнакомой,По зарослям, пустыням, городам,И жить одной, одной тоской о доме,О нежности, не бывшей никогда.

17/ XII, 1927

«Мне, как синице, моря не зажечь…»

Мне, как синице, моря не зажечь.Ты будешь жить, беспомощно сгорая,И будут дни мерцаньем тусклых свеч,И никогда мы не построим рая.

Мы в жизни ничего не сотворим.Пора признать, что мы слабей, чем дети.Пусть будет на лице задорный грим —На сердце будет гнёт тысячелетий.

Ты будешь говорить о глубине,О долге, искренности, о началах,А я — молчать, как до сих пор молчала,И грустно думать о вчерашнем дне.

И не поднять уже усталых глаз,Как и мечту о невозможном рае.Не верю я, что будет в жизни час,Оправдывающий обоих нас,Тот, о котором вспомним, умирая.

17/ XII, 1927

«Я зубы, стискиваю, ставлю точку…»

Я зубы, стискиваю, ставлю точкуПод этим взглядом, пристальным и злым,Я думаю, что так глядят козлы,Не разошедшиеся на мосточке.

Мы никогда не спорим ни о чём,Не говорим о близком и тревожном,Не потому, что это невозможно,Нет — это было б слишком горячо.

Лишь колкость шпильки, брошенной украдкой,Когда касается рука руки,Когда смешно и больно от тоски,Когда мы сходимся в безмолвной схватке.

Когда я до глубин потрясенаВнезапной ненавистью, жадной, жгучей.Но если бы дать только волю нам…Не надо лучше!

22/ XII, 1927

«Я не пишу давно стихов…»

Я не пишу давно стихов,Мне надоело быть поэтом,Жить в мутной глуби вечеровИ никогда не видеть света.

Мне надоело в темноте,Ощупываясь осторожно,Искать неведомых путей,Бессмысленных и невозможных.

Мне надоело рассуждатьО мудром и о непонятном,И без того есть в жизни пятна,Которых не пересчитать.

Я ненавижу нервом каждымУныло-равнодушный зал,Где каждый верит, что сказалО самом главном, самом важном.

В душе тоска от мелких ссор,От слов о красоте и Боге,Но я не знала до сих пор,Что нет из тупика дороги.

7/ I, 1928