Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

1/ X, 1927

Перед зарей («Перед зарёй охватывают сны…»)

Перед зарёй охватывают сны,Тревожат неспокойные упрёки,Всем разуверенным и одинокимДана печаль рассветной тишины.

О, только б никогда не измениться,Не разлюбить весёлых звонких слов,Не позабыть бы имена и лица,Названья улиц, номера домов.

А мысли заметает тишина.Лишь сердце и часы — наперегонки.Но я лежу под маленькой иконкой,И от лукавого ограждена.

О, не бояться только бы зари!А за тяжёлой красною портьеройРукой фатальной тушит фонариРассвет октябрьский в переулке сером.

3/ X, 1927

***

I. «Третью ночь нехорошее снится…»

Третью ночь нехорошее снится,Жгут кошмары до самой зари:Равнодушные, стёртые лица,Фонари, фонари, фонари.

И в тоске беспощадно-жестокой —Уж не раз, и не два, и не три —Мне приснилось, что я одинока…Фонари, фонари, фонари…

II. «Третью ночь нехорошее снится…»

Третью ночь нехорошее снится,Жгут кошмары до самой зари:Равнодушные, стёртые лица,Фонари, фонари, фонари…

Дня пустого ничем не отмечу,Позабуду, что было вчера.Будет вечер, мучительный вечер,Вечера, вечера, вечера…

Вот октябрь беспощадно-суровый,Раздраженье, дожди, холода.И ещё одно глупое слово —Никогда, никогда, никогда…

10/ X, 1927

Перед зарей («Перед зарёй охватывают сны…»)

Виктору Мамченко

Не затем ведь мы стали врагами,После стольких неискренних дней,Чтобы мерить большими шагамиРасстоянье меж наших дверей.

После дней неуверенно-зыбкихНе затем я ответила Вам,Чтобы верить радушной улыбкеИ спокойно звенящим словам.

Мы сходились в нелепом союзеНе затем ведь, чтоб жаром в кровиЗатянуть не распутанный узелНашей ненависти и любви.

Мы играли достаточно в прятки.Разжигалась молчаньем вражда.Мы сойдёмся в решительной схватке,Чтоб потом разойтись навсегда.

11/ X, 1927

«Неправда, что я жизнь свела…»

Неправда, что я жизнь свелаНа степень скользкого моллюска,Ведь мне в лицо дышала мглаИ холод в переулке узком.

Неверным взглядом фонарейПронизано больное тело.Я просыпалась на заре,В окно туманное смотрела.

И знала — улица темна,И знала — я не одолею.Да, жизнь теперь упрощена,Но стала мягче и теплее.

Я лишь шарахаюсь с тоскойОт взглядов пристальных и строгих.В душе торжественно-пустойНет силы, говорить о Боге.

20/ X, 1927

Утро («Снова день. Пустые начинанья…»)

Снова день. Пустые начинанья.Неуютно смятая постель.Где-то мысль об утреннем тумане,И в непоправимой пустоте.

В этот ранний, в этот мглистый часТак бездомно, холодно и страшно.Только бы не помнить этих глаз,Ничего не помнить о вчерашнем.

Как же этот бледный день прожить,Если ты, так больно и нежданно,Уличил меня вчера во лжи,В жутком холоде самообмана.

Медленно смотрю на образа:Не вструбят ли ангельские трубы?У меня усталые глазаИ слегка подкрашенные губы

20/ X, 1927

Бессонница («За занавешенным окном лежала…»)

В.М.

За занавешенным окном лежалаПятном октябрьская ночная муть,А я ворочалась под одеяломИ почему-то не могла уснуть.

Казалось — будет ночь веками длиться,Рассвет на улицах не расцветёт.Я вспоминала тёмные ресницыИ чувственный, упрямо сжатый рот.

Случайные рывки автомобилей,Глухие, одинокие шаги.В мозгу стихи назойливо долбили,И слово равнодушное — враги.

А на стене сплетались мутной теньюПоследних дней густые кружева:Случайно выдуманные слова,Нарочно созданные положенья.

И Вы, укор неомрачённых: дней,Грозящий призрак ревности и боли.Мне было холодно. А на стенеСветлели полосатые обои.

21/ X, 1927

«Ты не бродил по набережной Сены…»

Ты не бродил по набережной Сены,Ты не стоял над чёрною водой.Не замечал тревожной перемены,Произошедшей будто бы со мной.

По улочкам Латинского квартала,По тем местам, где счастье зацвело,Ты не бродил бессильный и усталый,Окутанный парижской серой мглой.

Ты не терзался мыслью об утрате,Тоской предельной не был опьянён,Ты никому не посылал проклятья.Не верь! Ты видел только страшный сон,И вот — проснулся.

23/ X, 1927

«Над чёрной, блестящей Сеной…»

Над чёрной, блестящей Сеной,Под уличными фонарями —За столиками РотондыСутулится мой двойник.

И гаснут усталые взгляды,И вьются нервные руки,И губы — жадные губы —В непомнящих зеркалах.

А жизнь ведь была загадкой,Тоской железнодорожной,Отсвечиваньем сталиДалёких, призывных рельс.

А жизнь ведь была дурманом,Туманом осенней ночи,Неверным и тусклым светомРассеянных фонарей.

Смотри в зеркала Ротонды,Сжимай усталые руки,Но облик в дыму папиросыНе принимай за меня.

3/ XI, 1927