Михаил Ульянов - Реальность и мечта

Вот это «сразу видно» удивительно передавал Рубен Николаевич, который обладал не только высочайшим актерским мастерством, но и замечательным режиссерским чутьем.

Сориано уж очень много и громко говорил, чтобы можно было поверить в его слова всерьез. Этой тонкой подсветкой роли изнутри Симонов настраивал зрителя на точное отношение к своему герою. Он рассказывал об эгоистичности, легкомысленности человека, который готов на любой шаг, чтобы защитить свои последние сладкие годы. Этот красавец привык порхать над цветами жизни и вкушать их сладость, и намеревается это делать, пока хватит возможности. Не беда, что голова седая, не беда, что впереди старость! Он желает жить только так. Легкомысленный и не вполне благородный господин. И Симонов настаивал на таком отношении к своему герою. В этом заключалась его тактика построения роли.

Актерская работа — это поистине «писание на воде», — ничего не остается после нее, кроме фотографий. Ну разве передашь теперь, как играл Рубен Николаевич? Какой и жалкий, и смешной был его Доменико Сориано в своем «благородном» негодовании и гневе! Какой это был блистательный актерский фейерверк! А его неподражаемый «сатанинский» хохот над Филуменой и ее затеей? Рубен Николаевич хохотал неестественным, придуманным смехом, который должен был выразить все его презрение к Филумене, весь его бодрый дух. Сначала высоким, потом средним и наконец низким угрожающим голосом изображал он этот «победный» хохот, удивительно точно передающий его растерянность и испуг перед «ведьмой». Затем следовала пышная фраза: «Запомни этот смех, Филумена». И такое разнообразие приспособлений, такая психологически точная разработка роли, такое актерское совершенство, такая легкость были в его игре, что зритель не мог оторвать от Симонова глаз.

Но вот Доменико Сориано узнает, что один из трех сыновей Филумены — его сын. Но кто именно? Пока это еще прежний Сориано — эгоист, во всем ищущий своей выгоды. И опять Симонов замешивает сложные и противоположные чувства. Доменико хочется, страстно хочется узнать кто, и он ощущает какую- то робость перед еще неведомым ему чувством отцовства. А Филумена не хочет ему открыть тайну, потому что тогда останутся ни с чем двое других. Тогда Доменико вызывает всех троих и старается догадаться, кто же из них похож на него. Он расспрашивает их о работе, о женщинах — именно в этот момент он особенно пристально всматривается в лица молодых людей, ведь сейчас и должно наиболее отчетливо проявиться фамильное сходство с ним. Но ответы ничего не подозревающих юношей мало чем отличаются друг от друга. И бедный Доменико в затруднении. Тогда Рубен Николаевич выходил на авансцену и, вынув из кармана свою фотографию в молодости, начинал внимательно рассматривать то ее, то сидящих перед ним: ведь черты лица одного из троих должны хоть чем-то напоминать его собственные. Окончательно запутавшись, он предлагает им спеть, надеясь хоть так что-то понять, но и поют ребята одинаково худо. Тут Симонов брал гитару и начинал незамысловатую песенку: «Ах, как мне скучно, скучно, скучно мне! Ах, как мне грустно, грустно, грустно мне!» И вдруг в этой банальной песенке проскальзывала действительная грусть по уходящим годам, по чему-то такому, чего стареющий Сориано еще не в состоянии определить. Может быть, молодость симпатичных парней вызвала эту странную грусть? Мысль о том, что у него есть сын, рождала у героя новое, ни разу не испытанное чувство. В то же время, если у него, Доменико Сориано, такой взрослый сын, значит, уже пришла старость.

Умнейший художник, Рубен Николаевич проводил своего героя через грусть прощания с беспечной и легкой жизнью к возникновению в душе новой робкой радости и сладкой, болезненной тревоги. В этом была правда характера и железная логика человеческого поведения, а не только воля артиста. Потому таким интересным в итоге оказался пустой при первом приближении Сориано, что он на глазах у зрителя изменял свой взгляд на мир. Вот для чего Симонову понадобилось в начале роли показать своего героя эгоистичным и смешным. И в его преображении было точное актерское исследование характера.

Доменико женится на Филумене, и странная свадьба двух седых, проживших жизнь людей происходит в присутствии взрослых детей, которых усыновил-таки Сориано. А когда сыновья впервые называют его папой, слезы льются по холеным щекам дона Думе, понявшего наконец, в чем истинное счастье и истинная ценность жизни.

Рубен Николаевич играл это как огромное потрясение. Кто бы мог поверить, что визгливо кричащий в начале спектакля господин откроет такое душевное богатство и такую душевную тонкость! Это знал и провел своего героя по всем ступенькам духовного прозрения один из лучших актеров Театра Вахтангова — Рубен Николаевич Симонов. Но как провел, с каким артистическим блеском, с каким вахтанговским озорством, с каким подробнейшим знанием всех закоулков души Доменико, с каким нескрываемым к нему сочувствием и человеческим его пониманием!

Работы, прорвавшиеся из сердца, бывают редки. Такой, мне кажется, была игра Симонова в «Филумене Мартурано». Нет на сцене ничего сильнее исповеднических работ, куда вкладываются весь жизненный опыт и все страстное желание понять мир, в котором ты живешь, или мир, который живет в тебе. В общем, не такая уж глубокая и философски широкая пьеса Эдуарде де Филиппо приобрела многомерность и значительность благодаря творческому союзу актера и режиссера — Рубена Николаевича и Евгения Рубеновича. Этот дважды симоновский спектакль вошел в историю Вахтанговского театра как одна из совершеннейших работ. А в жизни молодых актеров — я играл тогда одного из сыновей Филумены — это была еще и та путеводная звезда и та сверкающая вершина, которая манит, зовет к себе и не позволяет сбиться на окольные тропочки.

Но если с особенностями театральной режиссуры и требованиями режиссеров к актерской игре на сцене я уже был неплохо знаком в те годы, то кинорежиссура и ее подход к актеру оставались для меня тайной за семью печатями. Однако вскоре мне предстояло заполнить этот пробел в своих знаниях. И азы мастерства дал Юрий Павлович Егоров, после того как в 1953 году Клеопатра Сергеевна Альперова пригласила меня на пробы в фильме «Они были первыми» и я был утвержден на свою первую роль в кино — Алексея Колыванова, вожака комсомольцев революционного Петрограда.

Когда я впервые увидел себя в отснятом материале, впечатление было поистине сногсшибательным. Я расстроился! Все мне в себе не нравилось! Я не понимал, как такая нелепая фигура могла войти в патриотическую и пафосную картину. Да и что можно понять из этой мозаики? А просмотр угнетал, из него я выносил только ощущение полной растерянности и подавленности.