Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

Юрка инстинктивно почувствовал, что среди них нет отца. Он выскользнул в темный коридор, неслышно отворил дверь кухни и, как кот, юркнул в узкий лаз под терраску, где еще утром спрятал свой нетяжелый рюкзак.

Всю ночь в комнате ходили, что-то передвигали. Под утро над самой своей головой Юрка услышал четкий голос своей соседки:

– О мальчишке не беспокойтесь, товарищи. Я еще вчера договорилась – утром за ним зайдет участковый и отвезет в детский дом. Вероятно, он ночует у кого-нибудь из поселковых ребят. Ничего, утром явится.

Гулко простучали шаги сбегавших по ступенькам людей, потом негромко скрипнула калитка, взревел мотор. Машина отъехала.

Юрка долго сидел притаившись. Наконец услышал, как щелкнул замок входной двери, и все стихло.

Тогда он вылез из своего убежища и одному ему известными тропками, пробрался к вокзалу. Через несколько минут подошла первая электричка. У сонной кассирши Юрка купил билет, забрался в пустой вагон и мгновенно уснул.

На Ленинградский вокзал он приехал, когда только что открылись кассы. Поезд отходил вечером. Купив билет, Юрка примостился на скамейке в зале ожидания и почти неподвижно просидел до самого вечера. Хорошо, что он догадался сунуть в рюкзак батон и большой кусок вареной колбасы! Ему очень хотелось пить, но он никак не мог решиться подойти к буфету и попросить стакан чаю. Он задремывал и снова испуганно вскидывался – мимо него все время ходили какие-то люди, бегали дети; рядом на скамейке всхрапывала толстенная баба, окруженная сумками, сетками, мешками… Наконец, он дождался своего поезда, нашел вагон, место, долго пил в туалете, неумело нажимая непослушный кран, потом улегся на своей голой, твердой полке, положил под голову рюкзак и крепко уснул…

Долго стоял он на утренней, оживленной площади Московского вокзала, не решаясь ни у кого спросить, куда ему идти.

Молоденький милиционер обратил внимание на растерянного мальчишку.

– Ты кого-нибудь ждешь?

– Нет! – испуганно ответил Юрка.

– Что же ты тут стоишь столько времени?

– Вот, – доверчиво протянул он записку отца с адресом библиотеки имени Тургенева. – Я не знаю, как пройти… проехать…

Когда Юрка добрался до библиотеки, она была еще закрыта.

Серое марево, заволакивавшее небо, постепенно рассеялось. Показалось солнце.

Юрка уселся перед закрытой дверью библиотеки и снова стал ждать. Никто не обращал на него внимания. Только худая серая кошка подошла к нему и потерлась о его ноги. Он отыскал в рюкзаке последний кусок колбасы и дал ей. Кошка с удовольствием съела уже не очень аппетитно пахнущее угощенье и не отходила больше от Юрки. Он взял ее на колени и вдруг то, что клубилось в голове, в груди, затрудняло дыхание, отошло куда-то и мальчик с интересом стал всматриваться в проносящиеся мимо автомобили.

И тут он увидел тетю Варю. Она, как и другие, не заметила его. Он встал, тихо окликнул:

– Тетя Варя!

– Ты? – вскрикнула она. Что случилось? С отцом, да?

Юрка молча глядел на тетю Варю, все еще прижимая к себе кошку; внезапно она дернулась, зло мяукнула и стремглав бросилась в открытую дверь библиотеки…

…Через несколько дней они уехали в Бийск к отцу погибшего во время войны мужа тети Вари. В его доме они прожили недолго – как только тетя Варя начала работать в городской библиотеке, они стали снимать комнату в маленьком деревянном доме старухи-староверки, потерявшей на фронте трех сыновей. Она была строга, молчалива и неприветлива, но к Юрке относилась терпимо, даже иногда подкармливала его. А жилось им туго; маленькой тетевериной зарплаты едва-едва хватало на оплату квартиры, дров и самой необходимой пищи. Юрка рос непомерно быстро. К четырнадцати годам он намного перерос тетю Варю, был худ, костист и голенаст, как дворовый щенок. С теткой они как будто были дружны – спокойно, молчаливо, без сантиментов и задушевных разговоров – просто жили рядом два надежных человека и по мере сил старались помогать друг другу.

Юрка давно понял, что отец никогда бы не бросил его по собственной воле. И ни на минуту не переставал ждать его возвращения. Но никогда не спрашивал у тети Вари об отце. И она никогда о нем не говорила. Это молчание еще больше сближало их.

Юрка видел, как трудно этой уже немолодой женщине вести их скудное хозяйство. Осенью пятьдесят шестого года он перешел в восьмой класс. Тетя Варя не удивилась и не возразила, когда он сообщил ей свое решение – на будущий год уйти из школы, начать работать, а если удастся – кончать десятилетку в школе рабочей молодежи.

В декабре того же года пришел на имя Юрки официальный пакет. Глянув на штамп, тетя Варя, волнуясь, вскрыла его и, прочтя, решила пока не показывать его мальчику. Через два дня, взяв недельный отпуск за свой счет, она уехала в Москву.

Вернулась похудевшая и как бы сразу постаревшая. Она ничего не стала рассказывать Юре. Ночью он проснулся, прислушался, но все было тихо. Собирался было снова уснуть, но вдруг понял, что проснулся оттого, что тетя Варя не спала.

– Что случилось? – спросил он шепотом.

Она долго не отвечала, наконец, громко и по-обычному спокойно сказала:

– Теперь мы остались с тобой совсем одни на свете – папа утонул. Сплавлял лес на Енисее, оступился, его затянуло под плот… и все…

До утра они не спали и оба затаенно молчали.

Больше они об отце не говорили.

Теперь Юре уже некого было ждать. Он не вспоминал отца – просто он всегда был рядом. Когда оставался один, слышал его тихий голос и старался слово за словом восстановить то, что он говорил ему в день исчезновения. Одна какая-то фраза, может быть, самая главная, все время ускользала из памяти. Что это было? О чем? О ком говорил отец?

Но однажды ночью он услышал осторожный отцовский шепот:

– Главное – не слушай ничьи советов. Особенно советов этой… соседки! Старайся ей вообще не попадаться на глаза!

Он понимал – кто-то же виноват в том, что случилось с отцом? И если он мужчина, он должен отомстить. Но кому?

И внезапно его словно осенило – это она во всем виновата, она, эта каменная женщина, которой он все детство боялся!

Как мог он, пятнадцатилетний паренек, понять, разобраться во всех сложностях жизни?! И вся сила мальчишеской, убежденной ненависти сфокусировалась на холодном лице этой женщины, на ее белых глазах и сжатых губах.

С этой минуты его инстинктивная ненависть осталась в нем навсегда. Она сопровождала его во сне, и наяву, и тогда, когда он, кончив восьмилетку, пошел работать, и тогда, когда служил в армии. Там, в сонной казарме, он часто просыпался, разбуженный сказанной над самым ухом фразой: «Я еще вчера договорилась – утром придет участковый и отвезет его в детский дом…»