Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

Сразу же после демобилизации Александр Иванович вернулся к ней таким же, каким был. И впервые увидел уже почти трехлетнего сына.

Мальчик достался Анне трудно. После родов она так до конца и не оправилась.

Юре минуло четыре года, когда Анна слегла. Боясь заразить ребенка, она настояла, чтобы ее отправили в туберкулезную больницу. Оттуда она уже не вернулась.

В доме Анны Александр Иванович не стал своим человеком: мать относилась к нему открыто неуважительно – пожилой человек, на солидной должности, а не может добиться для семьи отдельной квартиры! С отчимом они почти все время переглядывались, прощупывая друг друга, но так и не смогли найти нужного тона для общения.

Несмотря на горе, переехав в поселок оба – отец и мальчик, – почувствовали что-то вроде облегчения: здесь они никому не были в тягость. Домá окружал один общий забор, и Юрка по целым дням свободно носился по лесу вместе с ребятишками других сотрудников. Сторожиха и истопница тетя Паша убирала их комнату, готовила, а если Александр Иванович по вечерам задерживался в редакции, укладывала Юрку спать.

Над поселком весь день, а часто и ночью, с ревом проносились самолеты, Но Юрку это нисколько не смещало. Побаивался он только их соседки, ответственного секретаря редакции, женщины неопределенного возраста с холодно-правильными чертами лица и всегда поджатыми, узкими губами. Она никогда не делала Юрке никаких замечаний, не одергивала, если он шумел в коридоре или притаскивал в дом компанию своих приятелей – она просто не замечала его, словно он и не существовал вовсе. Только иногда мельком взглядывала на него бледно-серыми, почти белыми глазами и именно это ее равнодушие больше всего пугало мальчика. Тогда он либо убегал куда-нибудь подальше, либо прятался на терраску, пока она не уходила из дома или не запиралась в своей комнате.

Но вольная Юркина жизнь скоро кончилась. Он был смышленым мальчишкой, к шести годам как-то сам, вернее, подражая старшим ребятишкам, научился читать и даже писать кое-какие буквы. Чтобы он окончательно не разболтался, Александр Иванович отдал его осенью в поселковую школу.

Ходьбы до школы было минут двадцать – перейти поле, обогнуть здание нефтебазы, а там только перебежать шоссе.

Учился Юрка легко, сам дома садился за уроки, и отцу ни разу не пришлось проверять его. Четвертый класс он окончил даже с похвальной грамотой. Труднее стало в пятом – он никак не мог привыкнуть к разным учителям. Он сильно привязался к своей прежней учительнице, да и она к нему относилась по-особому – самый маленький в классе, да еще сирота. Но он вовсе не был таким уж маленьким; одинокая жизнь приучила его к самостоятельности; теперь, идя из школы, он заходил в магазин нефтебазы, покупал все, что полагалось, а иногда, когда тетя Паша была чем-то занята, сам готовил на газовой плитке несложную еду – варил картошку, кашу или макароны, часть съедал, остаток заворачивал в одеяло и прятал под подушку, чтобы отец вечером мог поужинать.

Постепенно и Александр Иванович привык считать его почти взрослым. Отношения у них сложились мужские – спокойные, ровные, дружеские.

Так жили они до ранней весны пятьдесят второго года. И тут Юрка заметил, что отец как-то неспокоен, перестал расспрашивать его о школьных делах, стал молчалив, раздражителен. Тревога отца невольно передалась мальчику.

Однажды Александр Иванович пришел домой необычно рано. Они были одни в квартире – соседка еще не приехала с работы. Отец посадил Юрку рядом с собой на кровать и заговорил очень тихо, почти шепотом:

– Ты помнишь тетю Варю? Помнишь, она приезжала к нам прошлым летом из Ленинграда?

– Помню, конечно, – кивнул Юрка.

– Так вот, малыш, слушай внимательно. Если я когда-нибудь не вернусь домой…

– Как это? – испуганно вскинулся мальчик.

– Да вот так – не приду ночевать, не явлюсь на следующий день, и еще на следующий, ты не слушай никого… не слушайся ни одного человека и никого обо мне не расспрашивай…

– Почему?

– Может быть, я уеду… вынужден буду уехать далеко… без тебя…

– Я не хочу, папа.

– Я тоже, но может быть, придется…

Тихий голос отца и то, что говорил он так серьезно, растревожили Юрку; он изо всех сил старался не заплакать.

Они с отцом никогда не нежничали, не лизались, как презрительно говорил Юрка. А сейчас отец вдруг обнял его, прижал к себе и поцеловал в коротко остриженную макушку. Юрка дрогнул и все-таки расплакался.

– Не надо, – болезненно сморщился отец. – Не надо. Ты только слушай меня внимательно. Вот, смотри, – я пришил внутри рюкзака карман. В нем деньги, твоя метрика и адрес работы тети Вари. В рюкзаке трусы, рубашки, теплый свитер, твои тетрадки.

Плечи мальчика дрожали, и чтоб унять эту дрожь, отец все крепче прижимал к его себе и шептал ему в самое ухо:

– Жди меня не более двух суток. Понял? Двое суток. Если не дождешься – поезжай в Москву, добирайся до Ленинградского вокзала, купи билет на любой поезд до Ленинграда – на любой, – и уезжай. Ясно?

– Ясно.

– Но главное – никто, ни один человек не должен знать, куда ты едешь. Ты умеешь хранить тайны? Конечно, умеешь! У тебя наверняка есть потайное местечко, куда ты до отъезда можешь спрятать рюкзак? Есть?

– Есть.

– Ну, вот. Но главное – не слушайся никого, ничьих советов. И пуще всего этой… нашей соседки. До отъезда старайся ей вообще на глаза не попадаться.

– Да!

– Ну, все, Юрий, все. И не плачь – мужчины не плачут… – сказал отец, поднимаясь. – И не ходи за мной…

– Я буду тебя ждать!

– Жди. Двое суток, не больше… Может быть, я еще вернусь…

Ночевать отец не пришел. Не было его и на следующий день. И на второй.

С вечера Юрка не лег спать и все время к чему-то тревожно прислушивался. Он уже не ждал отца. Просто ему было страшно. Он сидел на полу у окна, в темноте.

С расположенного неподалеку от их дома шоссе доносился шум проносящихся мимо машин. Вдруг он услышал, как одна из них резко затормозила. Хлопнула дверца, скрипнула калитка, на дорожке послышались шаги нескольких человек. Они шли к их дому.

Юрка инстинктивно почувствовал, что среди них нет отца. Он выскользнул в темный коридор, неслышно отворил дверь кухни и, как кот, юркнул в узкий лаз под терраску, где еще утром спрятал свой нетяжелый рюкзак.

Всю ночь в комнате ходили, что-то передвигали. Под утро над самой своей головой Юрка услышал четкий голос своей соседки:

– О мальчишке не беспокойтесь, товарищи. Я еще вчера договорилась – утром за ним зайдет участковый и отвезет в детский дом. Вероятно, он ночует у кого-нибудь из поселковых ребят. Ничего, утром явится.

Гулко простучали шаги сбегавших по ступенькам людей, потом негромко скрипнула калитка, взревел мотор. Машина отъехала.