Стать Теодором. От ребенка войны до профессора-визионера - Теодор Шанин
Ягодин и Левада
В моем предложении Ягодину я подчеркивал опасность изменений, при которых навязывается полностью новая система. Произвольное навязывание новых методов и стандартов было бы опасным и, вероятно, неэффективным. Такой ход неправилен, во-первых, потому, что будет сопротивление, а также потому, что при реформе никому не ясно, почему новое лучше того, что делалось в прошлом. Невозможно «парашютировать» систему другой страны в Советский Союз и ждать позитивных результатов просто от такого переноса. Академическая наука любой страны глубоко завязана на ее культуру, и надо находить методы реформы, которые местная академическая структура примет и сделает своими. Поэтому я предложил создать четыре университета: англо-русский, немецко-русский, французско-русский и американо-русский, это дало бы возможность создать и опробовать разные идеи того, как и чему надо обучать, — это как учиться плавать, влезая в воду, а не только читая учебники по плаванию. Ягодин согласился с этим, но сказал, что этого многовато для первых шагов, и предложил начать с одного элемента плана — с англо-русского экспериментального университета. И поставил как условие, что вначале такой структурой управлять придется мне самому.
Далее у меня был разговор с Юрием Левадой — выдающимся социологом и будущим основателем Левада-центра[36], которого я высоко ценил как мыслителя и друга. Я рассказал ему о переговорах с Ягодиным, и он ответил: «Ну что ж, они правы. Ты, быть может, недостаточно понимаешь в наших условиях — если не будет человека, который будет все это толкать и тащить, ничего не получится. Будут переговоры, будут подписаны договоры, но ничего не произойдет. Так что, если ты хочешь, чтобы это и вправду произошло, ты должен отдать этому делу несколько лет жизни».
В 1987 году мы подписали договор с Министерством образования, в котором было сказано, что Британский совет, а также соросовский фонд Open Society дадут 90% денег, а русская сторона выделит 10% бюджета и здание и квартиры для иностранных преподавателей, которые будут работать в России. Нам было необходимо сразу начать готовить русскую команду. Первых русских преподавателей надо было тренировать в Англии, чтобы они вживую увидели, как работают британские университеты. Чтобы отпраздновать подписание договора, прошла встреча в бывшей гостинице ЦК, которая к этому времени начала называться «Президент-отель». К сожалению, Ягодина там уже не было, он ушел с поста министра, но присутствовали другие министры образования и т. д. Один за другим они объясняли, что идея блестящая, и что это самое лучшее, что могло произойти в российском образовании, и что я необыкновенно необыкновенен. Целовались со мной, что мне действовало на нервы, и пили слишком много. После этой встречи у меня осталось странное чувство, что договор подписан, но может ничего не произойти.
Я создал рабочую группу в несколько человек. Через некоторое время нам заявили, что, к великому сожалению, не могут найти здание. Коллеги из рабочей группы нашли здание. Тогда нам сообщили, что, к сожалению, не могут найти квартир для английских преподавателей. Мы решили и этот вопрос, и тогда нам объявили, что, к сожалению, обещанных 10% не существует — они не вписаны в бюджет. На что Британский совет приказал мне прекратить переговоры и решил забрать деньги, которые уже лежали в банке. В министерстве не понимали, что случилось: «Профессор Шанин, почему вы так обижены? Все будет, только дайте нам еще немножко времени».
Матом я их не послал, потому что меня учили, что так не должно выражаться академическое сообщество. Но думал я матерно. Сказал им сухо, что это непрофессиональное и неприемлемое для меня поведение. И, надо признаться, имел удовольствие от того, что увидел на их лицах: они и впрямь не понимали, что нельзя так себя вести после того, как был подписан договор и западная сторона вложила все деньги. А я с огромным облегчением снял с себя эту задачу. Фонд Сороса «Культурная инициатива» открыл новую программу — «трансформации гуманитарного образования», — которую я координировал и в которую начал вкладывать все силы.
Аганбегян Абел Гезевич
Есть, по-видимому, такое явление, как самостоятельная жизнь идеи, сила идеи самой по себе, если она правильна для определенного периода. В таких условиях она раскручивается какой-то внутренней динамикой. Люди часто уже отошли, а идеи живут. Что-то такое происходило и здесь. Прошло более года, и поступило приглашение от профессора Абела Аганбегяна заехать к нему. Мы знали друг друга, так как я занимался изданием первой его книги на английском языке, посвященной экономическим причинам перестройки. Он был теперь одним из советников Горбачева по экономике и ректором Академии народного хозяйства, которая быстро становилась важным элементом советского и постсоветского высшего образования.
Это был конец 80‑х и начало 90‑х, я все больше времени проводил в России. В Лондоне я уговорил одного из издателей, Хатчисона, начать печатать серию книг ведущих советских ученых. Меня злило, что выходит целая серия книг про Советский Союз, в которых американские кремлеологи, которые в свое время говорили, что ничто не может измениться в России, теперь объясняли, почему они всегда считали, что все это обязательно изменится по внутренним причинам. А сами советские участники перемен на эту тему молчали.
Начав с должности советника Хатчисона, я переключил свое внимание на И. Б. Тауриса — еще одного лондонского издателя, имевшего новаторский подход к советским исследованиям. Вместе мы разработали серию книг «Второй мир», в которую в итоге вошли работы звезд советской социологии и экономической науки.
Я выбрал список книг с целью все это начать выравнивать. Там была книга Абела Аганбегяна, а также Виктора Козлова про этническое разделение Советского Союза, Виктора Данилова про сельское хозяйство, новаторское исследование российского крестьянства авторства Чаянова, исследование Татьяной Заславской радикальных подходов к социально-экономическим реформам в Советском Союзе, воспоминания Сергея Мстиславского про революцию 1917 года и теория языка и культуры в семиотических рамках Юрия Лотмана.
У идеи «Второго мира» были две очевидные предпосылки: во-первых, Советский Союз, несмотря на всю его технологическую, военную и политическую мощь, не мог быть отнесен к категории стран «первого мира» наряду с либеральными демократиями Северной Америки, Запада и других стран Европы, а также Японией и
