Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя - Владимир Н. Яранцев
В то время как Иванов, обласканный властью и Горьким, готовился переехать на новую дачу в Переделкине и должен был быть абсолютно счастлив. Но не был все-таки Иванов полностью спокоен и благополучен, зная о безрадостной судьбе человека, выведшего его в писатели. И если он читал «Гоголя» Воронского, то должен был вспомнить еще Андрея Белого, на чью книгу «Мастерство Гоголя» тот часто ссылался. Ибо, не дождавшись ее выхода, автор умер 8 января 1934 г. И уж эту-то книгу Иванов мог читать и удивляться мастерству самого Белого, столь виртуозно, а главное, без «политики», разобравшего творчество автора «Мертвых душ». И, возможно, увидев главу «Изобразительность Гоголя», где Белый ведет «статистику цветов Гоголя», Иванов вспомнил о своих первых произведениях начала 1920-х гг. И понял, что возврата к прошлому, увы, уже не будет. Последней же каплей для Белого стал удар от другого оппозиционера – Льва Каменева, разругавшего 2-й том мемуаров Белого с неожиданной резкостью. И это было тем горше и болезненней, что Белый лежал в больнице с кровоизлиянием в мозг от солнечного удара на крымском пляже. Успев назвать каменевское предисловие «хамским» и «издевательским», полтора месяца спустя он умер. Писал же столь напористо Каменев еще и потому, что чувствовал поддержку Горького, стараниями которого стал главой издательства «Academia». Горький даже продвигал его в качестве основного докладичка на Первом съезде ССП. После неудачи Каменев стал на короткое время директором ИМЛИ. Но в итоге его ждали арест, громкий процесс вместе с Зиновьевым и расстрел. Так, можно сказать, оба интеллектуала, хотя и разной закваски, оказались квиты.
На траурном мероприятии в связи с похоронами Андрея Белого Иванов замечен не был, нигде не выступил, ничего не написал. Белый был для него тогда просто неактуален, вне поля зрения. Неслучайно сообщение о смерти Белого было получено, как писала «Лит. газета» 11 января 1934 г., во время расширенного заседания «секретариата всесоюзного Оргкомитета», где Иванов должен был присутствовать. К тому же он знал, как относится его благодетель Горький к автору романа «Маски», и отношение это было далеко не положительным, да и сам Белый называл себя его врагом. В 1933 г. вышла статья Горького «О прозе», и как раз там Иванов мог увидеть слово, использованное потом в докладе на Первом съезде ССП: «Советский читатель не нуждается в мишуре дешевеньких прикрас, ему не нужна изысканная витиеватость словесного рисунка». Витиеватость отныне его, Иванова, враг, и Белый для него не авторитет, и его смерть – закономерный уход с литературной арены «жалкого Вагнера» и Тредьяковского.
Главной опорой для Иванова оставался Горький. В конце 1934 г. Иванов стал главой Литфонда, через год он уже получил дачу в строящемся поселке писателей под Переделкином в числе первых. Главным аргументом было наличие многодетной семьи и больного костным туберкулезом пятилетниего сына Комы. До этого семья Иванова дачи снимала или проводила «лето по домам творчества», как вспоминала Т. Иванова. А в 1935 г. их пригласил на свою богатую крымскую дачу Тессели все тот же Горький. Там, кстати, он предложил Иванову с супругой съездить в Париж на Антифашистский конгресс, оставив детей в Тессели. В итоге в Париж поехал один Иванов, не забыв в Вене купить детям симпатичные игрушки: «Два крошечных заводных автомобиля (…), заводную лягушку и крошечную танцующую курочку» (18 июня 1935 г.). Как видно, главные его думы были о детях, а не о проблемах «тесных взаимоотношений советского писателя и читателей», как написано в тексте его доклада на конгрессе. И вряд ли задушевной выглядит надуманная идея о превращении читателей-«строителей», рабочих, в писателей, ведущих летопись своего завода. Но весь 1935 г. он говорил и писал об этом. Сначала в речи на Первом съезде ССП, потом на Втором пленуме правления ССП в марте, потом в рассказах «Странный случай в Теплом переулке» и в статье «Сто десять авторов и одна мышь».
А в речи на пленуме Иванов говорил о книге «Беломорстрой» и о работе над ней и что он с тех пор стал горячим сторонником и проповедником коллективного писательского труда: «Работа в коллективе становится орудием перестройки писательской психики, старой писательской культуры труда». На конгрессе в Париже он вновь упомянул пресловутую «беломорканальскую» книгу, до небес превознося другую – «Люди второй пятилетки» – «как громадный университет, как академию для писателей». Ведь СССР – это не только «родина всех трудящихся», но и «неизменная, неустанная бригада мирового пролетариата!» – бравурно закончил он. И только в «Похождениях факира» Иванов пошел против учителя. А на том конгрессе в Париже ему было неуютно. Как Иванов писал жене, его мучили «сильная жара», волнение перед выступлением и одиночество, так что «ходил пешком часов шесть». Зато в конце о том, что было ближе всего: о детях и игрушках. «Целую детей. Коме и Мише скажи, что игрушки, маленькие, заводные, им уже куплены, очень хорошие» (22 июня 1935 г.).
Детская ли повесть? Даешь «беспощадность»! Трагедия Добычина. «Голубой» Зощенко
Но самую лучшую «игрушку» Иванов сделал детям собственными руками – сочинил для них сказку «Тайна голубой дачи» о чудесных похождениях игрушек. Не тех, которые купил в Вене, а других, что автор поселил на этой таинственной даче. Детский сказочный жанр так хорошо развязывал фантазию, давал свободу творчества, недопустимую в других жанрах, что Иванов отдался ему сполна. Хотя и должен был понимать, что игрушки не могут лазить по форточкам, мерзнуть, драться, дышать и т. д., все это свойственно человеку или животному. Вот почему таким очеловеченным игрушкам пришлось придавать черты известных Иванову персонажей. Как раз в это время (1934–1936 гг.) он работал над «Похождениями факира», и потому в компании игрушечных друзей так хорошо опознаются друзья «Сиволота» по его сибирским скитаниям. Капризная, вероломная обезьяна Пэп и трусливый братец-кролик Сережка будто списаны с Пашки Ковалева и Константина Филиппинского, инфантильный «серый медвежонок» Еге из Сибири – сам Всеволод-«Сиволот», «бедный Пим», а доктор Мазь-перемазь, наоборот, весьма активный, героический, авантюрный, характеризует Петьку Захарова – холерического предводителя их группы циркачей. И если нет тут персонального сходства, то весь набор качеств и черт характера героев «Факира» у этих игрушек-путешественников налицо.
Да и сюжет уводит доктора и K° из дома, т. е. из дачи в далекие приключения: сначала его бросают в колодец, и он выбирается оттуда «по трубе», потом белки переносят Мазь-перемазя в болото,
