Василий Бетаки - Снова Казанова (Меее…! МУУУ…! А? РРРЫ!!!)

Перед тем, как идти к Галичу, я примерно в половине третьего завернул с Ветой на улицу Лористон к Максимову. Поднимаясь по лестнице, я громко сказал, что зайду только на минутку – Галич ждёт меня в три (он жил в пяти минутах от улицы Лористон).

Наверху скрипнула дверь, на площадку вышел Володя Максимов и сказал, что Галич умер полчаса назад и что он, Максимов, только что оттуда. Мы все пошли туда. В квартире ещё были пожарники с врачом-реаниматором.

Когда Галич вернулся домой с новой антенной, Ангелины Николаевны не было дома. Он прошёл прямо в свой кабинет и уже там скинул пальто на стул. Ангелина Николаевна, вернувшись и не увидев его пальто в передней, решила, что его ещё нет, и пошла в кухню. А он в это время уже лежал в кабинете на полу.

Галич совсем ничего не понимал в технике, и ему страшно хотелось поскорее испробовать новую антенну. И вот он попытался воткнуть её вилку в какое-то первое попавшееся гнездо. Расстояние между шпеньками вилки было большим и подходило только к одному гнезду, которого Галич, наверное, не заметил. Он взял плоскогубцы и стал сгибать шпеньки, надеясь так уменьшить расстояние между ними. Согнул и воткнул-таки в гнездо, которое оказалось под током.

По чёрным полосам на обеих ладонях, которые показал нам врач-реаниматор, было ясно: он взялся двумя руками за рога антенны, чтобы её отрегулировать. Сердце, перенёсшее не один инфаркт, не выдержало этих 220 вольт. Рядом с ним на ковре лежали плоскогубцы и антенна…

Когда Ангелина Николаевна вошла в комнату и увидела это, она распахнула окно, стала кричать, звать пожарников, казарма которых была напротив, на другой стороне узкой улицы, потом тут же позвонила Максимову. Прибежали пожарники с врачом-реаниматором (в каждой французской пожарной команде он непременно есть и на все вызовы едет впереди команды). Но было поздно.

Естественно, тут же пошли слухи о том, что Галич погиб «от рук КГБ». Только это был чистейший несчастный случай, результат полной неспособности Галича что-нибудь сделать руками.

Отпевали Галича 22 декабря 1977 года в парижском Соборе Александра Невского. Была уйма народу: вся редакция и многие авторы «Континента», редакция «Русской мысли», «Вестника РСХД», журналов «Грани» и «Посев», русские писатели-эмигранты, художники, друзья… Многие приехали из Германии, Англии, Швейцарии. Из Норвегии прилетел Виктор Спарре. А в «Континент» пришли только две телеграммы из СССР – от академика А. Д. Сахарова и от А. Марченко из ссылки [134].

Фуга

Памяти А. Галича

А скрипка вопит в переходах метро,Играет венгерку мальчишка лохматый,

И в шапку – чуть брякнув – то зло, то добро,То смерть, то любовь, то взгляд виноватый.И плачет смычок в лабиринтах подземки,О чём-то никчёмном ещё беспокоясь,Когда по кольцу, пяля жёлтые зенки,Забыв остановки, – взбесившийся поезд…И каждые, каждые сорок минутВся серия станций опять повторится,Всё в том же порядке, те самые лицаИ те же стоп-краны бессмысленно рвут;Кольцо – без концов. Состраданье – старо.Ни улиц, ни смеха, ни ветра, ни горя –Есть просто взбесившийся поезд метроИ вовсе за ним никаких аллегорий.И скрипка вопит в переходах метро,Вопит, как болотные выпи в России.Не жилы воловьи, а нервы людскиеКричат, как расплавленное серебро!Тот белый смычок в перехлёстах рекламИх наглого крика и мельче, и тише –Тебя не раздавят, но и… не услышат,Хоть руку смычком распили пополам!А поезд несётся всё тем же маршрутом,И некому – стрелку… Ну, хоть бы в тупик!И кто-то не хочет, а кто-то привык,И плечи одеты, и души обуты.Там, сверху дома, магазины, бюро…Где – сверху? Нет верха: там тоже подполье.Ты свыкся, ты смялся с навязанной ролью.А скрипка вопит в переходах метро!О, нет, не устанут цыганские струны,Корявые луны и ветер ничей!В афишном удушье бессмысленно юныЛесные перуны басовых ключей,И пляшет на кафелях ломаный светПод смешанный запах дождя и камелий,Резины горелой, порубленных елей,Дерьма и Диора, блядей и газет…А там минотавра железная выяНам в души гудит, как в пустое ведро,А люди всё мимо спешат, как живые,А скрипка вопит в переходах метроО тех, кто засунут в летящий без целиСкрежещущий поезд, кружащийся век,Которым не метры, а сотни парсек

До каждой мелькающей лампы в тоннеле…А скрипка вопит в переходах метро.Не струны так рвут – парашютные стропы,Так болью в подполье, в пещеру циклопа,Вываливается живое нутро.Не струны так рвут, а рубаху враспах,Не жилка смычковая – нож гильотины!Так лопаются при пожаре картины,Так сам над собой измывается страх…Но – прёт минотавр. Состраданье – старо.Рубильники ржавы. Вагоны – по кругу.В подполье Европы – железную фугу!А скрипка царапает своды метро…

Париж, 20 декабря 1977.

Похоронили Галича на русском кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа, в дальнем пригороде Парижа [135]. Здесь похоронены Иван Бунин, Алексей Ремизов, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Константин Коровин, Сергей Лифарь, а теперь уже и Виктор Некрасов, Рудольф Нуриев, Андрей Тарковский, Владимир Максимов…

Не прошло и десяти лет, как там же похоронили и Ангелину Николаевну. Ещё при жизни Галича её несколько раз помещали в специальную антиалкогольную больницу в городке Вильжуив. Её ближайшие друзья, бывшие московские актёры Лев Круглый (из Театра на Малой Бронной) и его жена Наталья Энке (из театра Станиславского и Немировича-Данченко), все эти годы, после смерти Галича часто её навещали и в больнице, и дома.

30 октября 1986 года, в подпитии, Ангелина Николаевна заснула в постели с горящей сигаретой в руке. Возник пожар, она задохнулась не проснувшись. Вместе с ней погибла и ее собачка – пекинез Шуша.

В начале восьмидесятых годов З. А. Шаховская ушла на пенсию, и главным редактором «Русской мысли» стала Ирина Иловайская-Альберти. Газета при ней стала, может быть, несколько лучше из-за того, что Иловайская не считалась со старыми эмигрантами, которых, к тому же, немного осталось, и не печатала бесконечных воспоминаний «о блинах у государя императора». Но вот работать с Иловайской было много труднее, чем с Шаховской. Дело в том, что у Иловайской возник институт любимчиков, которые, вполне в соответствии с законами жанра, все становились ей рано или поздно ненавистны. Мне, впрочем, довольно много лет удавалось сохранять с ней вполне корректные отношения без особой взаимной симпатии.