Василий Бетаки - Снова Казанова (Меее…! МУУУ…! А? РРРЫ!!!)
1976 год. Осень. Звонок Эткинда. Умерла Татьяна Григорьевна Гнедич. В проклятый день, в годовщину октябрьского. восстания, путча, переворота? – да не всё ли равно, как это называть! Потом, когда я опубликовал в «Русской мысли» большой очерк «Памяти Т. Г. Гнедич», Ефим Григорьевич написал мне: «Вы сделали важное и необходимое дело, верней начали его… прочтут и оценят подвиг и жизнь человека, которого мы любим и который достоин преданной памяти».
.Как сообщила мне из Питера уже в ноябре 2002 года Галя Усова, в Царском Селе на доме на Дворцовой улице, где Татьяна Григорьевна прожила последние годы, в день её смерти, но двадцать шесть лет спустя, 7 ноября 2002 года, установили наконец мемориальную доску. «Уходят, уходят уходят друзья…» – и превращаются в мемориальные доски. Вот, наверное, что такое на самом деле «экзистенциальный ужас».
Гитара Галича (вторая, из служебного кабинета на радио) висит в доме у Толи Шагиняна. Мы познакомились с Александром Аркадьевичем на конференции журнала «Посев» в июне 1974 года во Франкфурте. Он был тогда только-только из России – утром прилетел во Франкфурт из Вены, а на следующий день уже уезжал в Норвегию по приглашению известного художника Виктора Спарре, с которым подружился ещё во время поездок того в Москву. Мало того, Галича еще в Вене ждало предложение получить норвежское гражданство (по указу короля), только Галич гражданства не взял – он хотел остаться политическим эмигрантом, тогда ему это казалось очень важным, как и многим из любой эмиграции…
Вечером Галич пел. Было два отделения: в первом разные песни, а во втором он исполнил целиком «Кадиш» и поэму «О бегунах на длинные дистанции» (Она же – «Поэма о Сталине»). После вечера мы с ним долго разговаривали, сначала в редакции «Посева», где нас было четверо вместе с двумя сотрудниками журнала, а потом в пивной мы болтали уже вдвоём.
Около года Галич прожил в Норвегии, где он читал в Университете лекции по истории русского театра, а потом переехал в Мюнхен и стал работать консультантом при главной редакции «Свободы». Он регулярно выступал в программе «У микрофона Галич». За время, пока Галич жил в Мюнхене, мы с ним виделись довольно редко, иногда в Париже, а иногда в Мюнхене – я периодически должен был бывать в главной редакции «Свободы».
А потом Галич с повышением в должности был переведён в Париж и стал заведовать всей культурной программой радиостанции. Интересно, что этот его переезд, о котором он сам просил, и его просьба тут же была удовлетворена директором «Свободы» Ф. Рональдсом, в советской печати был истолкован, как «ссылка» в Париж из Мюнхена! Дескать, не справился Галич с консультантскими делами, вот его и сослали заведовать всеми культурными программами радио «Свобода» [131]. Мы с Некрасовым на второй день после приезда Галича в Париж провожали его из редакции «Континента» пешком на другой берег Сены в помещение радио. «И ЩУКУ БРОСИЛИ В РЕКУ», – сказал Галич, войдя в свой новый кабинет на улице Рапп. «А как тебе название улицы?», – спросил Некрасов. «Да, не очень подходяще!» засмеялся Галич [132]. А минут через десять после нашего прихода Ризер вызвал из студии Толю Шагиняна и повёл нас четверых в бретонский ресторан на той же улице Рапп – отпраздновать прибытие Галича.
До самой своей гибели Галич был редактором всех моих передач. И чаще всего первым читателем моих новых стихов. Даже не читателем, а слушателем. Я ещё очень горжусь тем, что мы в соавторстве с ним сделали несколько больших радиопрограмм. Особенно я люблю нашу тридцатиминутную композицию «Париж в русской поэзии». Мы оба читали стихи поэтов разных времён, рассказывали о них и о Париже, Галич пел. Вёл эту передачу, как и все другие такого рода передачи, Толя Шагинян. Все эти парижские годы Галича мы встречались, как минимум, раз в неделю в редакции радио [133], время от времени у него дома, иногда в редакции «Континента», или двумя этажами ниже, в квартире у Максимова.
В Париже Галич написал «Осенние прогулки», – свой вариант «Оперы нищих».
Совершенно в соответствии с традицией жанра, идущей ещё из семнадцатого века, от Джона Гея, Галич выпустил на сцену ленинградского шалмана персонажи из всех классов советского общества. И всё это нынешнее «дно» – от спившегося работяги до «действительного члена» КПСС заговорило, запело, закричало смехом и горем, позором и яростью.
У Р. Бёрнса в его «Весёлых нищих» – солдат, маркитантка, вор, кузнец, цыган. У Галича – работяга, «два учёных алкаша», буфетчица Света (бывшая учительница), партийный чиновник. У каждого своё горе, своя тема, и своя мелодия. Когда эта поэма появилась, сразу стало ясно, что очень многие песни Галича к ней естественно примыкают. И «Генеральская дочь» из «Караганды», и напуганные маляры со всезнающим истопником, и солдат из «Вальса посвящённого уставу караульной службы», и бывший зек из «Облаков», и палач из «Заклинания», и Зощенко, и Ахматова и Блок, и Мандельштам, и незадачливый муж Парамоновой.
А. А. Галич.Да просто все его герои. И сам автор, пишущий «Письмо в XVII век» или беседующий с чёртом…
И Галич действительно хотел поставить в Париже этот грандиозный мюзикл! Хотел в нём играть сам, а Шагиняна пригласить сорежиссёром, да и на несколько ролей сразу, и Некрасова тоже – он ведь бывший актёр! Мне планировалась роль чёрта. Об этом будущем спектакле он не раз говорил, всё собирался сесть за «сценарий». Не успел.
А я всё думаю: может, отыщется в России режиссёр, который сможет поставить этот спектакль?
Мы все довольно часто бывали у Александра Аркадьевича дома – Шагинян, Некрасов, Эткинд, я. Входила неслышными шагами Ангелина Николаевна (Галич называл ее Нюша), седая и элегантная, садилась всегда в одной и той же позе в широкое кресло у окна в углу. Иногда он пел для нас, троих или четверых. Пел новые песни, а по нашим просьбам, и старые. Я читал новые стихи и переводы, Эткинд читал свои переводы. Разговаривали… Последний мой разговор с Галичем был о Николае Алексеевиче Некрасове. Просматривая в редакции радио перед записью на плёнку мой очередной текст, Галич предложил мне вместе с ним написать и прочесть получасовую передачу к столетию со дня смерти Некрасова – он его очень любил. Разговор был 15 декабря 1977 года около 11 часов утра. Уговорились, что я приду к Галичу домой в три часа, чтоб вплотную заняться передачей. До моего прихода он собирался заехать в специальный магазин, купить какую-то особенную американскую антенну к недавно приобретённой радио-магнитофонной системе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
