Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
Уже в 8 часов утра — летом и зимою — я отправлялся в хедер, снабженный завтраком, состоявшим из куска белого хлеба с половиной яйца (больше уделять мне моя мать не могла) или хлеба, намазанного «повидлом» (протертым компотом из слив). Поочередно каждый из мальчиков должен был приносить с собою свечу (тогда кроме сальных других было мало, и они дорого стоили) для освещения хедера в вечерние часы занятий. Почти без перерывов, до часу дня и позже, продолжалось сидение у стола на твердой скамье без спинки за совместным учением, прерываемым окриками меламеда, а часто и телесным воздействием на непонятливого или отвлекавшегося от дела ученика. И это изо дня в день, без улыбки, без развлечения, при большом напряжении детского ума…
Я помню всех своих меламедов, кроме одного. Начал я учение в Налибоках, когда мне еще не было пяти лет, и первого своего учителя я не помню. По возвращении в Полтаву я учился у своего дедушки, который занимался обучением небольшого числа питомцев в доме зажиточного еврея. Так прошел первый год моего хедерного воспитания. Обучение Талмуду началось, когда мне было около семи лет. Я отчетливо помню хедерную обстановку, моего учителя, которого звали рабби Юдель, и даже помню козу, которая чаще находилась в подвальной комнате, где мы обучались, чем на дворе, где по отсутствию растительности ей кормиться было нечем. Это был год Франко-германской войны 1870 года[143]. Мне живо припоминаются бесконечные беседы и споры, которые велись в синагогах и при посещении друг друга евреями по поводу этой войны. Можно было подумать, что с этой войной решается и участь Израиля…
У меня осталось вполне точное воспоминание, что большинство евреев было на стороне Наполеона. Потому ли, что во Франции уже давно укоренилось абсолютное равноправие евреев с другими гражданами? В еврейском населении ходили разные слухи о министрах-евреях, в особенности много говорили о Кремье, бывшем члене временного правительства в 1848 году, министре юстиции, одном из главных учредителей Alliance Israélite Universelle[144]. Между тем в Пруссии, при формальном равноправии, введенном после революции 1848 года, евреев фактически держали в черном теле. Быть может, приверженность к Франции объяснялась инстинктивным предчувствием в еврействе, что вместе с победой Германии и торжеством политики Бисмарка получит господство та националистическая политика, которая привела к объединению Германии и должна была непременно привести к антисемитизму как политическому догмату консервативных партий, выдвинувших Штекера в Германии, в Вене Люгера, и что антисемитизм Германии заразит весь мир? Ведь и действительно, после объединения Германии появились даже ритуальные процессы: Ксантенский на Рейне, Кемпенский в Познани и, в особенности, Тисса-Эссларский в Венгрии[145].
А может быть, имел значение для настроения евреев престиж наполеоновской династии как отголосок далеких воспоминаний о политике в еврейском вопросе Наполеона I — о созыве синедриона, который еврейство в массе понимало как попытку создать то, что мы теперь называем еврейской автономией, и не постигало истинного, чисто ассимиляционного значения этого акта?[146] С глубокой печалью еврейское население в Полтаве восприняло доходившие до него вести о поражениях французской армии и, наконец, о седанском разгроме[147].
В один жаркий августовский день этого лета, перед закатом, наблюдалось необычайное явление: небо было до того красное, что, казалось, весь небосклон объят пламенем. Становилось жутко. Евреи объясняли это небесное явление предзнаменованием ужасного несчастия для человечества от кровопролитного уничтожения французской армии. С этого дня у меня осталась инстинктивная боязнь красного неба, подобная той, которую многие ощущают во время грозы.
Начал я свое талмудическое образование с трактата «Кидушин», посвященного брачному праву, — об условиях заключения брака, о действительности его и недействительности и т. д. Может звучать анекдотом, что семилетнего мальчика упражняли в талмудической диалектике на подобные темы. Не хочу распространяться о системе хедерного преподавания вообще и об уместности обучения Талмуду в столь раннем возрасте. Достаточно сказать, что из моих товарищей по хедеру (нас было шесть-семь детей) я был самый младший; некоторые были значительно старше меня, но и они не достигали того возраста, чтобы им мог быть понятен сжатый еврейско-арамейский язык Талмуда; и уж совсем не могло им быть доступно содержание Гемары — тонкие, диалектические контроверзы по поводу разрешения сложных случаев, иногда, впрочем, чисто фантастических, а также весь ход аргументации, по которой к отдельным случаям применялись принципы, установленные Мишною, обосновываемые при помощи формальной логической последовательной дедукции и специальных методов (мидос) толкования текстов Моисеева закона. Изучение сводилось к механическому заучиванию значения слов, связи между ними и отдельных предложений.
Я и впоследствии не мог себе объяснить, какими соображениями руководствовались мой отец и мой меламед, избрав для начала моего талмудического образования трактат о брачном праве. Этих соображений не мог мне привести и отец, с которым впоследствии, уже взрослый, я неоднократно беседовал по поводу системы обучения в хедерах. Правда, в этом трактате встречается больше агадических мест, и вопросы, в нем разрабатываемые, не вызвали таких бесконечных контроверз и толкований со стороны комментаторов, каких удостоился, например, трактат «Хулин». По системе изложения трактат о брачном праве менее диалектичен и, я сказал бы, более повествователен, чем, например, трактаты, посвященные тонкостям гражданского права об убытках («Баба-Кама»), о способах приобретения имущества («Баба-Мециа»), о недвижимой собственности и сервитутах («Баба-Батра»). Но зато сюжет трактата «Кидушин», чисто эпическая откровенность в отношении обстоятельств, возбуждающих подлежащие решению вопросы, очень уж не соответствовали семилетнему возрасту изучавшего; и если они не имели на меня того вредного влияния, которое, несомненно, сказалось бы у детей старшего возраста, то только потому, что мне было всего семь лет от роду. За трактатом «Кидушин» следовал трактат «Гитин» — о расторжении брака; затем через полгода приступлено было к изучению сложного и трудного трактата о брачных договорах — «Кетубот».
Когда мне пошел десятый
