Николай Окунев - Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2

Черный хлеб дошел до ста тысяч, масло сливочное 750.000, ветчина до 1 млн., и т. д. (должно быть, до бесконечности).

Газеты (вроде «Правды») с 15-го марта — 12.000 р., по подписке за месяц (с 1-го апреля) 300.000 без доставки в Москве, с доставкой 375.000 р. А дворнику нашего дома за март «положено» 11.307.000 р. (по всем правилам профессионального союза).

Конференция в Генуе отсрочена до 23 апреля.

17/30 марта. Потеплело. Хотя морозов нет, но зябко; пасмурно, сыро, грязно.

Калоши опять подорожали: в казенных лавках цена объявлена уже 3 млн. за пару, полуоткрытых. Я заметил, что «Главрезина» повышения свои делает одновременно с «Главчаем»: вчера чай «высшего» сорта продавался там 1.500.000 р. ф., а сегодня — 2 млн. р. (просто «чай китайский» вместо 1 млн. сегодня 1.600.000 р.).

Вообще «торговали кирпичом и остались ни при чем», как озаглавливает свою очередную поэзию ядовитый Д. Бедный.

Какое-то, — говорит Д. Бедный,  —Сов. учреждение перепродало Бумнавождению, —Бумнавождение — Главперекупке, —Главперекупка — Переуступке,Переуступка — Ухнадбавке,Ухнадбавка — Пустолавке,Пустолавка — Оттипузу,Оттипуз — какому-то союзу,Союз — Местоимению(на торгах по объявлению),Местоимение — Глаголу(с передачей Помголу),но спички попали, однако, к Предлогу,а там сам черт сломит ногу.Под конец у каких-то КавычекНаркомвнешторг купил… этот самый вагон,Потом сбыл его снова какому-то тресту,и т. д., и т. д.А обыватели от страха визжали:«Спички-то как вздорожали!»

Это точно про меня, — я как раз купил вчера одну коробку спичек за 10.000 р.

Вчера же ходил куда-то к черту на кулички, к портновских дел мастерочку, с письмом к нему от земляка (моего бывшего сослуживца по Цектрану), слезно просить его взять у меня в переделку старый костюм за недорогую цену. И вот этот портной, работающий не на Тверской, а в захолустье, в подвальном этаже, приняв во внимание все то покровительство, которое изобразил на бумаге его земляк, объявил мне, что перелицевать костюм менее как за 25 млн. р. он не может. Что же это: не так давно брались в магазине такую штучку сделать за 10 млн. (впрочем поиски более дешевых портных давали мне потом и более высокие цены — 15 млн., 20 млн.), а теперь 25 млн.! Как-никак, а цена несуразная. Поговорить с ними — начнут докладывать, что хлеб-то уж 110 тыс. р. фунт, но скачки на 5 млн. в цене за труд, вероятно одного человека, 2- или 3-дневный, заставляют с подозрительностью относиться к такому жонглированию миллионами. Просто теперь покупатель или потребитель — человек «испуганный». Если бы у меня эти 25 млн. были в кармане и если бы на другое необходимое у меня тоже чего-нибудь было оставлено, то я, хорошо зная этого господина НЭПа, в первый же момент предоставил все 25 млн. этому французу из Сапожковского уезда, смекая, что если торговаться да думать об этом, то цена-то возрастет еще больше. Сегодня 25, а через неделю хоть от кума его принеси протекционную записку, — он уж заломит 30 или 35 млн. Народ простой, а психологию испуганного советского берендея изучил превосходно. Коли есть такая сумма — торговаться не будет, а коли нет — найдет после и заплатит вдвое. Может быть. Но пока денег нет и мало-помалу мои почтенные одеяния превращаются в рубища, а добродетели в себе все-таки не чувствую, напротив, все больше и больше «озлобляюсь». Вспомнишь банный разговор. Действительно делаемся все «злее». Бани уж 300 тыс., 200 тыс. и 100 тыс.!

В «Правде» помещен такой рисунок: с облаков выглядывает на Москву Тургенев, а там вывески: «Цустоп», «Москимоснова», «Москустпром», «Гехолуц», «Главснабпродарм», «Моссельпром», «Всеколес», «Кта», «Петрораспредхладбаза», «Гум», «Сельпромторг» и т. п. Внизу слова Тургенева: «О великий, могучий и свободный русский язык…» Рисунок Дени.

25 марта открылся 11-й Съезд коммунистической партии. Ленин опять повторил, что «отступление приостановится», опять подразнил партийных работников, что они плохи в промышленности и торговле. А об Генуе высказался полупрезрительно. Там, говорит, трудностей для нас нет. «Мы едем туда не как коммунисты, а как купцы.»

Напечатано правительственное сообщение «0 событиях в г. Шуе, в связи с изъятием церковных ценностей». Будто бы «на верхах духовенства началась явно преступная работа, выражавшаяся в издании противоправительственных воззваний с призывом не сдавать золота, серебра и брильянтов… Заправилы церкви распространяют чудовищные и бессмысленные слухи, будто ценности пойдут не голодающим крестьянам, а на уплату Польше или на расходы Красной Армии и проч.» И вот на этой почве в нескольких местах комиссиям по изъятию ценностей верующие дали отпор. А в Шуе такие события «приняли наиболее бурный характер». 15-го марта на соборную площадь стекается значительная толпа народа, раздаются погромные призывы, толпа постепенно растет. Конную милицию встречают угрозами, камнями, поленьями. С колокольни бьют в набат. Вызывается полурота красноармейцев, а также два автомобиля с пулеметами. И пошла писать Шуя! Четверых убили, десятерых ранили (по «правительственному сообщению»), потом пошли аресты (вероятно, и расстрелы). Сообщение заканчивается такой угрозой «князьям церкви»: «Царская бюрократия, генералитет, дворянство и буржуазия пытались сопротивляться советской власти. Они были сокрушены. Если верхи духовенства становятся на тот же путь, на них, в свою очередь, опустится железная рука советской власти.»

Давно уже в газетах печатаются резолюции об изъятии из церквей ценностей. Их тысячи, этих резолюций, и при всей важности этого предмета что-то щедринское или чеховское в них. Вот, например: «Работники Сущевской пожарной команды, 18-го отделения милиции и арестного дома предлагают советской власти более энергично проводить постановление о изъятии ценностей из храма.»

Вот бы самих этих энергичных пожарных припустить к этой работе. Грабежи по пожарным случаям их, видимо, не удовлетворяют.

Как-никак, а дело «изъятия» идет полным ходом. И голод, и холод, и всякий беспорядок жизни русской — плетутся своей чередой.

В Москве на днях арестованы: Архиепископ Никандр, Епископ Илларион, священники Кедров, Громогласов (Илья Михайлович, недавно посвященный, из профессоров) и др. «князья церкви». Арестовали, как слышно, и патриаршего келейника. Вероятно, для расспросов о «поведении» самого Святейшего. Бедная Православная Церковь!

20 марта/2 апреля, † В Берлине стреляли в Милюкова, а попали… в Набокова. И Набоков погиб. В советских газетах пишут, что выстрел произведен монархистским офицером царской службы, мстившим Милюкову за падение и конец Николая Второго. Может, он и прав, что кадеты свалили в пропасть российское самодержавие.