Исаак Бабель - Конармейский дневник 1920 года

Исаак Бабель

Конармейский дневник 1920 года

Весной 1920 года, когда армия Пилсудского, пройдя через Западную Украину, заняла Киев и укрепилась на левом берегу Днепра, а легендарная 1-ая Конная, после успешных боев на деникинском фронте, начала свой более чем 1000-километровый рейд от Майкопа до Умани, в распоряжение Политотдела Армии выехал из Одессы молодой, никому в России не известный литератор Кирилл Лютов. Это был псевдоним Исаака Бабеля, будущего автора «Конармии».

Находясь в должности военного корреспондента газеты «Красный кавалерист» по 6-ой кавалерийской дивизии, Бабель вел дневник, отдельные страницы и эпизоды которого послужат в дальнейшем основой для «конармейских» рассказов. Прежде всего записи Бабеля — драгоценный человеческий документ, где нашли отражение мучительные, зачастую противоречивые раздумья писателя о революции, войне и собственной судьбе. Однако, записи эти, сделанные в походной обстановке, менее всего носят характер исповеди. Перед нами скорее более или менее упорядоченная фиксация того, что Бабелю удалось увидеть и пережить, будучи непосредственным участником исторических событий. Именно Конармия, ее бойцы; командиры, а также польские солдаты и представители галицийского еврейства становятся главным предметом изображения в дневнике 1920 года. К автору дневника вполне применимы слова Д. Фурманова, сказанные в романе «Чапаев» о комиссаре Клычкове: «Писал он в дневник свой обычно то, что никак не попадало на столбцы газет или отражалось там жалчайшим образом. Для чего писал — не знал и сам: так, по естественной какой-то, органической потребности, не отдавая себе ясного отчета». Спустя три года органическая потребность записывать трансформировалась у Бабеля в тщательную, упорную отделку сюжетов для книги «Конармия». На юбилейном вечере писателя в ноябре 1964 года, состоявшемся в ЦДЛ им. А. Фадеева, Илья Эренбург отмечал: «Он смягчал все страшные места. Я сравнивал дневник с рассказами. Он почти не менял фамилии, эпизоды те же, он освещал только все какой-то мудростью. Он сказал: „Вот так это было. Вот люди, эти люди бесчинствовали и страдали, глумились и умирали, и была у каждого своя жизнь, своя правда“. Из тех же самых фактов, из тех же фраз, которые он впопыхах записывал в тетрадь, он потом писал». (Стенограмма вечера, посвященного 70-летию И. Э. Бабеля. Архив А. Н. Пирожковой.) Действительно, некоторые слова, фразы и даже целые диалоги писатель переносит из дневника в канонический текст «Конармии», но все же справедливости ради следует сказать, что успех книги объясняется в основном энергией стиля: под пером мастера сырой материал действительности становится явлением высокого искусства.

Сегодня дневник Бабеля читается не только как своеобразное предисловие к знаменитой книге, события советско-польской войны 1920 года, запечатленные в заметках Бабеля как бы изнутри, неофициально приобретают новый смысл в контексте всеобщего исторического ликбеза. Дневник существенно расширяет наши представления об одном из важнейших этапов гражданской войны в России. Польская кампания в целом и неудача Красной армии в походе на Варшаву нашли в лице Бабеля правдивого летописца. Современные исследователи все чаще обращаются к тем далеким и еще не до конца изученным страницам отечественной истории. Понять их в чем-то существенном помогает дневник Бабеля. Быть может, писатель был в числе первых, кто почувствовал горькую изнанку мифа о «сладкой революции».

Человек в нечеловеческих условиях — вот центральная тема бабелевского военного дневника. Можно иронизировать над гуманизмом автора, по привычке называя его «абстрактным», можно даже обвинять Бабеля в пацифизме, но все эти стрелы летят мимо цели, потому что высшей ценностью для художника, как точно заметил критик А. Воронский, остается Человек «с большой буквы». Антимилитаристский пафос дневника делает его вечно современным.

Дневник является также важным документом для научной биографии писателя. 6-я кавалерийская дивизия, в рядах которой находился Бабель, уже в начале кампании принимала участие в самых ответственных боях с противником, неся значительные потери. Бабель разделял с конармейцами все тяготы боевого похода в знаменитом. Житомирском прорыве, в Ровенско-Дувенской операции, в боях за Броды и Львов. Читая дневник, лучше понимаешь «Конармию» и ее автора, но адресу которого неоднократно звучали беспочвенные упреки в том, что он находился «на задворках» героической армии, в «хвосте», и был занят лишь тем, что «рану павшего в бою строкою золотил». В черновой рукописи своего «Критического романса» Виктор Шкловский между прочим так писал о встрече с Бабелем после возвращения того из 1-й Конной: «От него я узнал, что его не убили, а только убивали. Что он ездил и удивлялся с армией Буденного. От других я узнал, что он удивлялся в атаках, испытывал их и выносил». (ЦГАЛИ, ф.562. оп.1. ед. хр.75).

Тетрадь, в которой Бабель вел записи во время польской кампании, сохранили его киевские друзья: сначала М. Я. Овруцкая, затем Б. Е. и Т. О. Стах. Первая запись на 55-й странице сделана в Житомире накануне прорыва конницей Буденного польского фронта и датирована 3 июня. 15 сентября в Клеваны записи обрываются. В тетради отсутствуют страницы 69–89, относящиеся к периоду между 6 июня и 11 июля 1920 года. Таким, образом, уцелела лишь часть дневника, правда, охватывающая практически весь активный период действий 1-й Конной на Юго-Западном фронте. В настоянием издании дневник Бабеля публикуется полностью.

С. Н. Поварцов

Житомир. 3.6.20

Утром в поезде, приехал за гимнастеркой в сапогами. Сплю с Жуковым, Топольником, грязно, утром солнце в глаза, вагонная грязь. Длинный Жуков, прожорливый Топольник, вся редакционная коллегия — невообразимо грязные человеки.

Дрянной чай в одолженных котелках. Письма домой, пакеты в Югроста, интервью с Поллаком, операция по овладению Новоградом, дисциплина в польской армии — слабеет, польская белогвардейская литература, книжечки папиросной бумаги, спички, до [украинские] жиды, комиссары, глупо, зло, бессильно, бездарно и удивительно неубедительно. Выписка Михайлова из польских газет.

Кухня в поезде, толстые солдаты с налитыми кровью лицами, серые души, удушливый зной в кухне, каша, полдень, пот, прачки толстоногие, апатичные бабы — станки — описать солдат и баб, толстых, сытых, сонных.

Любовь на кухне.

После обеда в Житомир. Белый, не сонный, а подбитый, притихший город. Ищу следов польской культуры. Женщины хорошо одеты, белые чулки. Костел.