Андрей Буровский - Запретная правда о русских: два народа

А служащие были все, кто не рабочий и не крестьянин. То есть получается – и высшие государственные и партийные чиновники, распорядители «общенародной собственности», получили полное право называться интеллигенцией. И все служащие, квалификация которых имела косвенное отношение к высшему образованию… Скажем, бухгалтеры и работники какой-нибудь жилконторы… Служащие? Значит, интеллигенция! Ну, техническая интеллигенция.

По-своему это логично – Советская власть дала право называться интеллигентом всякому, кто в старой России хотел бы называться этим почетным названием.

Многих интеллигентов невероятно раздражало именно это смешение. Военнослужащие – ну какие это интеллигенты?! А всякие там чиновники? Они с каких щей интеллигенты?! А бухгалтеры или служащие на железной дороге?!

Солженицын считал, что «настоящую» интеллигенцию специально для погубления и «разложения» растворили в массе «многомиллионного мещанства служащих, выполняющих любую канцелярскую или полуумственную работу» [133. С. 227]. Что характерно: в своей принадлежности к «настоящей» интеллигенции он не особенно сомневался. «Согнали нас в образованщину, утопили в ней» [133. С. 228]. Вот именно – нас согнали. Никак нельзя ведь сказать: мы учинили все это кровавое, дурное безобразие.

Вообще интеллигенция считала, что власти СССР ее очень обидели. Очень интеллигенция обижалась на эту «прослойку», на недостаток уважения…

«Труд в нашей стране есть дело чести, доблести и геройства… Какой труд? Конечно, первоначальный физический труд или, во всяком случае, непосредственно на производстве. Рабочий у станка, шахтер, сталевар, доярка – вот соль земли. Они создают своими руками все материальные ценности, основу богатства и благосостояния. Схема крайне проста. Народ создает материальные ценности. Начальники организуют и направляют. Правда, есть еще некоторая неопределенная часть – интеллигенция, которую затруднительно куда-либо отнести. Зачем она нужна? Вроде бы сама по себе ничего не создает…» [134. С. 29–30].

Такой вот обиженный тон. Очень переживала «прослойка», что ее ставят ниже рабочих и крестьян, считают чем-то вроде бы неполноценным. Интеллигенции все время казалось, что ее недооценивают, недодают ей, не оказывают «должного», «заслуженного» уважения. Эта обида очень заметна в книгах братьев Стругацких: они очень подробно объясняли, какая интеллигенция хорошая и невероятно полезная.

Вот «по темной равнине королевства Арканарского» бегут «сотни несчастных, объявленных вне закона за то, что они умеют и хотят учить и лечить свой изнуренный болезнями и погрязший в невежестве народ; за то, что они, подобно богам, создают из глины и камня вторую природу для украшения жизни не знающего красоты народа; за то, что они проникают в тайны природы, надеясь поставить эти тайны на службу своему неумелому, запуганному старинной чертовщиной народу… Беззащитные, добрые, далеко обогнавшие свой век…» [135. С. 30].

В этом небольшом отрывке решительно все: и отношение к несчастному народу, который остро нуждается в начальнике и наставнике; и восторг по поводу интеллигенции, подобной богам; и замечательная схема: мол, и травят нас за то, что мы – умные.

Всхлипнуть еще не захотелось? Ведь написано так великолепно, с таким чувством, что даже не хочется задавать прозаический вопрос: например, какое отношение к лечению и учению народа, вырыванию тайн у природы и созданию красоты имеют 99 % научных сотрудников в СССР? Те, кто писал невероятно полезные диссертации на тему «К вопросу об оволосении заднего прохода слонов» или «История партийной организации Карского мыловаренного завода».

Но, конечно же, красивые и сильные слова действовали. Младший научный сотрудник и участковый терапевт[18] выпячивали грудь и ощущали сладкое свербение в носу от столь высокой принадлежности. И слава братьев Стругацких гремела, обгоняя славу Иисуса Христа.

Но это еще что! Померанц публиковался в основном за рубежом, да в самиздате, в виде страничек, скверно перепечатанных на машинке, на казенных множительных машинках. Но ведь и «самиздат» очень и очень читали. Анекдот 1970-х: бабушка перепечатывает на машинке «Войну и мир».

– Зачем?!

– Моя внучка читает только Самиздат…

Так вот, Григорию Соломоновичу вполне хватало совести называть интеллигенцию «солью земли», «избранным народом» и даже «пионерами на пути от зверя к Богу» [136. С. 148].

Как же можно не обидеться, если его, этот чудный «избранный народ», обижают!

Интеллигенция еще и угрожала. Официально, в подцензурной печати, конечно же, не могла, но вот в самиздате! Особенно если прикрыться псевдонимом – тогда можно быть особенно храбрым.

«Мы еще выйдем из своих КБ и НИИ!» – пугал неизвестно кого некий Телегин в самиздатовских статьях. Кстати, и пугал-то под псевдонимом – очень страшный, наверное, был.

«Мы разрабатываем могучую методологию физики!» – надрывались… на этот раз видно, что физики. И стращали, что скоро смогут применить эту «методологию» ко всему на свете, и как только применят – тут-то всему и конец.

В это трудно поверить, но даже бардовская песня, веселые посиделки на травке с пением под гитару и обильным выпиванием-закусыванием подавались как нечто опасное для властей.

А что?! Вот ка-ак выйдут научные сотрудники «в народ», ка-ак запоют под гитару! И всё, и советской власти полный капец. Смешно? Было бы смешно, если бы так не думали сотни тысяч и миллионы с виду вменяемых людей.

Эти смешные угрозы бородатых пацанов из курилок в закрытых НИИ, готовящих оружие для «мировой революции», особенно сюрреалистичны, если учесть: наука и культура были в СССР чем-то вроде светской религии. Прогресс, движение к сияющим высотам невозможны без жрецов того культа, и в результате социальное и материальное положение интеллигенции в СССР было намного выше, чем в любой другой стране мира.

То есть формально это было не так, потому что заработная плата учителя, врача и инженера была ниже, чем зарплата многих рабочих. В начале 1980-х начинающий учитель имел 150–180 рублей в месяц, пожилой и со стажем – 250.

В то же время зарплата рабочего в 200 рублей считалась уже незавидной. С бензопилой в руках и по колено в снегу, на лесоповале, можно было заработать до четырехсот-пятисот рублей в месяц, на престижной квалифицированной заводской работе – порядка 300–400.

Так что если формально – все правильно, «прослойку» нахально угнетали. Только вот почему-то не всю… Верхушка интеллигенции, начиная с докторов наук, имела очень приличные зарплаты – рублей по 400–600 в месяц. Гонорары писателей… с одной стороны, публиковать без решения Союза писателей нельзя было ничего, никогда и никак. С другой, действовала поговорка: «выпустил книгу – можно покупать машину».