Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001
Управиться с поездкой думаю за неделю, а там снова за дело. Пригласили поехать в Чехословакию в начале октября, тоже встряхнуться, на людей посмотреть, а тем временем глава отлежится, и я её, суку, додавлю!
Зоя Куранова прислала мне письмо, намекала насчёт книги из «Современника». Книга прилично издана, в ней меньше, чем прежде, вылущенная «Пастушка», но снова ошибок, ошибок! Уж в этот раз такой на вид надёжный редактор был, но женился в аккурат и правку делал в другом месте, а мою на бумагу не перенёс, даже в эпиграфе пропуск. Господи! И снова остались старик со старухой лежащими «головой на восход»! Ай, какая безответственность, расхлябанность! И ведь не пожалуешься, парню попадет, его накажут и разве в этом дело? Надо наказывать или переучивать всё общество.
Ты всё ещё в Глубоком? Книжки тебе и Курановым я вышлю на дом, как вернусь домой (через два дня). У тебя кто-то родился или ещё нет?
Ну, будь здоров! Что-то часто я ныне вспоминаю достославный град Чусовой. К чему бы это? Твой Виктор Петрович
30 сентября 1975 г.
Сибла
(В.Я.Курбатову)
Дорогой Валя!
Ну что ж, от души тебя поздравляю! Сыновья, да еще в пять кило богатыри, не каждый день рождаются! Дай бог, доля у того малыша-крохи, который еще и свет видит иным, чем мы, была посчастливей нашей, чтоб ум, совесть, что ему дадут родители и дала природа, мог он употребить на пользу людей, матери-земли, чтоб жизнь его была ему не в тягость, чтоб сложности её были общечеловеческими, а не кирпичной стеной, о которую все мы, и папа евонный тоже, лбы поразбивали и лишь малую лунку в ней выдолбили...
Я всё в деревне, всё ковыряю «Царь-рыбу». Поездка в Астрахань отняла десять дней, да ещё десять потребовалось налаживаться, входить в работу. Лишь вчера она пошла снова да ладом.
Болеет Андрей. Приобрел в университетах язву двенадцатиперстной кишки — положили в больницу. Не очень хороши дела у Иринки. Она снова беременна, и снова чего-то неладно идёт этот процесс, грозится тоже завалить больницу. Надо и отца определять в больницу — привез его дохлого. Маня одна в городе, вся поизвелась, боюсь, чтобы не свалилась. Звоню ей каждый день, ибо могу лишь словесно облегчить её долю, а от забот и хлопот не избавлю.
Сам я себя ничего сейчас чувствую. Простудил, было, лёгкие в пути, уже подлечил.
Осень стоит хорошая, ясная, только очень ветрено и некогда по лесам бродить. Ходил разок, подстрелил двух рябчиков. Сегодня, может, тоже соберусь.
Дал я, дурак, согласие поехать в Чехословакию. Если всё пойдёт, как намечено, днями выезжать, и опять из рабочей колеи выбьюсь, а мне уж, признаться, эта «Рыба» надоела, устал я от неё.
Кстати, цитатами теми, что ты указал мне, можешь пользоваться — отрывок «Капля» печатался в «Сельской молодёжи» во втором или третьем номере нонешнего года. Главы (две) печатались в «Красноярском рабочем», и вообще скоро я её отдам читать, повесть-то. а книжки издаются у нас медленно, и пусть они тебя не пугают темпами своими.
Н. Н. Яновский — человек хороший, и очень, но он писал и чего-то пишет обо мне для красноярского издательства, так что тут профессиональная ревность или неприязнь. Бог её знает, как и назвать.
Ну-с, Курановым поклон! Получили ли книги-то? Маня вчера говорила: по телефону, что есть от тебя ещё одно письмо дома, так, наверное, получили. Письмо мне привезут лишь в субботу, а сегодня вторник.
Супруге твоей огромный привет и моё сердечное поздравление! Тебя обнимаю. Твой Виктор Петрович
30 сентября 1975 г.
Сибла
(В.Юровских)
Дорогой Вася!
Получил я твоё славное письмо. Рад, что дух твой бодр и осень хороша, а с сыновьями, увы, приходится всем расставаться, такая человеческая доля. И ещё рад, что ребята хлопочут тебе место и квартиру в Кургане. Надо жить вам всем вместе, не в глуши, да и газета очень с годами становится невыносимой. Со временем надо бы тебе и на Высшие литературные курсы поехать, пока возраст не вышел. Или уже вышел? Там до 45 лет принимают, но бывают и исключения, надо, так мы с Женей [Носовым. — Сост.] похлопочем.
Лишь вчера смог вплотную заняться работой, всё мучаю «Царь-рыбу», и конца работе нет. Вроде бы вот доведу, всё уже ладно, начну вновь читать — правка, бесконечная правка! Может, я уже больной? Может, обессилел и мне изменяет художественная память и интуиция? Но смотрю текст и не нравится, примитив какой-то! Рукопись надо начинать и кончать вовремя. Я затянул и должен уже давно работать над другими вещами, а эту просто прошёл и, значит, перерос, вот и маюсь.
В Кургане мне очень хочется побывать. Но ездун-то я хреновый стал, всё простужаюсь, вот начну лечиться медвежьим салом, говорят, от пневмонии здорово помогает, а пока сижу, работаю. Сам печи топлю, варю, дом обихаживаю, хорошая такая жизнь, боюсь, как бы она меня к одиночеству не приучила. Одиночество — это отравная сладость для пишущего человека, и к старости она особенно заманчива.
Осень у нас светлая, но ветреная. В лесу бываю редко — некогда. Рыба не клюёт. Совсем, наотрез. Ходил с ружьём, двух рябчиков уколотил, утка северная чего-то не летит, и местную выколотили друзья природы на мотоциклах. Во машина, бля, ей всё доступно! Орлы! Носятся по буеракам, по болотам и бабу сзади везут, чтоб развлекаться чем было на природе. Хорошо! Прогресс! Это мы бывало волокёмся вёрст за десять, а ещё дадут ли — неизвестно! И не давали наши дурочки-то, для святого будущего кунку берегли.
Ну, поклон твоим всем юровчатам. Я остаюсь жив и за рабочим столом. Обнимаю тебя, Виктор Петрович
Октябрь 1975 г.
(Е.И.Носову)
Дорогой Женя!
Вчера пришла ко мне баба по имени Анна из соседнего села и говорит: «Давай, Виктор Петрович, звонить куда-нибудь — от сына из армии более двух месяцев писем нету, мы уж с мамой ревим...» Баба чистенькая, в новой телогрейке, полушалок на ней ещё моды тридцатых годов, и история ейная совершенно российская: 26 лет было, как пошли они с мужем в гости, в деревню Стеганиху, к братьям мужа. А муж-то ейный, если пьяный, то шибко буйный. Ну и тут, как выпил, так и кулаки в ход. Братья его связали, ткнули рылом в подушку. Утром рано хватились — успокоился буян навеки: неловко в подушку-то уткнули. С тремя детьми осталась, замуж не выходила, теперь вот в единственном жилом доме средь пустой деревни зимогорят. Ребята выросли, разлетелись...
Думали мы с Анной, думали и решили позвонить кому поближе, дочери, что работает на станции в буфете. Поговорила Анна, узнала, что и им ничего! от Миколая нету, и пошла обратно в пустую деревушку Деряжницу — «крымовать», как выразилась она. А я долго сидел потрясённый и умилённый: это, ж надо такое ироническое, горькое и неунываемое отношение к жизни сохранить, чтоб сказать слово экое! Гоголевское прямо.
