Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001
Я если из Астрахани поеду (туда полечу), дам тебе телеграмму, хоть коротко повидаться на вокзале. Миша Колосов вроде бы собирается на Байкал. Очень жаль, что не получается у тебя. Там нас ждут: шлюпку, удочки — всё приготовили. Но работа есть работа.
Милый ты мой старичок! Сколько бы я тебе ни писал, всё будет мало, всё не выговориться, потому закругляюсь. Кланяюсь тебе и твоему семейству: Вале, Жене, Тане, Ирине, Ромке — всем-всем! А перед моими глазами стоит книга на японском языке и на её корке твой и мой портреты.
Целую, твой Виктор
2 июля 1975 г.
(В.Я.Курбатову)
Дорогой Валентин!
Нет, не укатил я ещё на Байкал и укачу ли? Андрей наш застрял в Чердыни, строит бесплатно музей бедному государству, у которого всегда хватало средствий на остроги и недоставало на сохранение истории. Никуда не делась добрая старая эпоха, когда «поспешно разбирались церкви и долго строились ларьки»...
Вот мы и сидим и ждем, а он одним нас письмом удостоил, по которому и не поймёшь, когда прибудет, ему 15-го уже законно на работу надо по распределению. Не дождавшись его, мы не можем уехать.
Народ тут нас одолел, не перечисляя многих, скажу лишь, что немец с западногерманского телевидения добрался до нас и заснял на карточку, переполошив и нас. и всех тут своим нашествием. Из Игарки приехала сестра с мужем и дитём, которое взорвало банку пороха, готовясь к будущим битвам, опалило себе рожу, кожу, лёгкие, а главное, глаза. На одном начались боли — надо лечить. Хлопоты, беготня, но я всё же пробую работать. Погода разнеживающая, все купаются, брызгаются, гуляют, а народ сено косит, чуть не плачет, потому что грозы часты и скошенную траву парит.
Работа моя идёт медленно. Пар вышел, надо бы передохнуть, а Викулов торопит — заезжали они ко мне ненадолго, Викулов, Орлов и Бондарев, потолковали, хоть и коротко, но по душам. Надо! Кстати, ты оказался прав, «Берег» дальше забрал меня и победил. Роман выдающийся и, как фотоплёнка, проявил на себе убожество критической мысли. Как далеки, невнятны и совсем не в ту степь о нём статейки. Четыре прочёл — и полное непонимание того, что читано, или желание не понимать?
Редактором твоей книжки в Новосибирске будет Женя Городецкий (составитель «Сибирских рассказов»), готовься к трудной работе. Он, парень, хоть и еврей, но геолог, да ещё какой! Весь Север облазил, сам пишет, со мною был на Нижней Тунгуске (вдвоём были) и как-то знает меня по-иному (с иной стороны). Думаю, что он не облегчит, а затруднит твою работу.
Очень рад, что красноярцы подкинули тебе рукопись. Этого добра, погоди маленько, я тебе раздобуду хоть телегу, дай срок с книгой разделаться, в люди показаться.
Кстати, редактором «Смены» стал Альберт Лиханов. Скликает силы. Может, и туда тебя пристроить на заработки? Платят там хорошо. Кланяюсь твоей супруге. Тебя обнимаю. Виктор Петрович
4 июля 1975 г.
(Ю.В.Бондареву)
Дорогой Юрий!
Только теперь вот прочёл твой новый роман — читаю я медленно, а тут читал еще и трудно, преодолевая раздражительное сопротивление до середины романа, тем убедительней победа этой вещи — наверное, так и должны читаться произведения сложные, необычные, умные. Привыкли глотать, как галушки. Очень хороший роман ты написал! Наверное, выдающийся. Но всё выдающееся должно утвердиться временем, поэтому я и говорю «наверное». Слишком много у нас объявилось выдающихся — можно забить эшелоны и дома до потолка, а за пятьдесят-то лет едва ли пяток книг попадёт в этот строгий и высокий ряд.
О многом мне хотелось бы поговорить, за многое поблагодарить тебя. Но говорю я тебе спасибо прежде всего за то, что ты по-настоящему возвеличил советского человека, того самого, за которого пролито море крови, кто оплакан и обмыт океаном горьких и тяжёлых слёз, в том числе и наших, и которого оболванили, унизили, низвели до потешного ничтожества бездарные писаки, кино, театры, газеты, радио, теле — все под видом прославления приложили к нему руку на шумном и бездумном базаре нашей пропаганды и до того его устряпали, что уж неловко делается, когда скажут «советский человек» — вроде бы как обормот это какой-то, болван, выкрикивающий лозунги и идущий напролом. Изуродовали сами себя, много сил, ума и здоровья надо, чтобы выпрямить горб, выпрямить позвоночник и убрать эту вечную идиотскую улыбку с так называемого нашего парня, который смеётся «как дети», даже «среди упорной борьбы и труда».
Особенно мне приятно, что твой советский человек ещё и наш брат писатель, так достойно и умно умеющий держать себя всюду — и дома, и в гостях во время напряжённой его заграничной жизни. Невольно я воскликнул про себя: «Ах, молодец!» — потому что и мои мысли, и моё поведение он выражал собою, только делал это так, как мне хотелось бы и как делать я ещё не умею. В том и суть, и привлекательность твоего Никитина, что за ним и к нему хочется тянуться, быть его достойным собеседником и другом. Оказывается, задача создавать положительный образ для подражания выполнима, но только если за неё берётся настоящий художник, который не принижает, не задавливает читателя интеллектом своего героя и собственным высокомерием, пробивающимся сквозь муравьиный рой наставленных букв и слов.
Благородную работу сделал ты, Юрий, очищающую от скверны, идолопоклонства, мутной воды, в которой ловят свою рыбку люди ловкие, корыстные и криводушные, способные смести умное слово, особенно в литературе и искусстве, а большей частью возле них обретающегося приспособленчества. Спокойно, увесисто и разумно смазал ты по сусалам демагогам, краснобаям и всякого рода делягам, прячущимся за пошатнувшийся забор, из соцреализма сплетённый из подозрительности ко всем, кто мыслит не так, нестандартно, незаданно. Эта самая надутая «самсоновщина» стоит лишь на одном, идущем ещё от «А любишь ли ты, курва, советскую власть?» и до нынешнего блеяния «принижение образа современника» (кстати, Ардаматский вёл себя в ГДР точно так же, как Самсонов, только ещё глупее, ибо есть он самовлюблённый болван, причём уже совершенно законченный).
Я очень рад, что твой роман появился в нашем журнале — вроде как-то ближе ты нам сделался, твоим корешкам по фронту и единомыслию, а то высокий твой пост отдалил тебя куда-то в непонятную нам туманную стратосферу, именуемую по-старинному — «власть» и вечно пугающую простых смертных космической дальностью и непроглядностью расстояния. Но, кроме смеха, вот о чём я подумал, когда окончил чтение романа. Тебе надо уйти из секретарей! Постарайся меня понять. Как и у всех у нас, здоровье твоё подорвано, жизни нам осталось мало, и за это время ты ещё сможешь написать две-три хорошие книги. Ты набрал силы и можешь покорять огромные, пышно говоря, вершины, так и покоряй их! А руководят пусть те, кто ничего другого делать не умеет, глядишь, не выбросят на рынок одну-другую свою толстенькую и заунывную книгу. Конечно же, хорошо, когда «у руля» наш брат. И я радовался очень, когда тебя избрали в начальники. Но что изменилось, Юрий? Со стороны виднее — ничего! Писателю дано изменять людей, общество и помогать им пером. Вот и помогай! Пиши! Отравной сладости власти ты хватил, попробовал, и небось сыт ею уже по горло? Или это и вправду болезнь?! Прими всё это не как поучение, а как совет человека, не умеющего быть навязчивым, но всегда к тебе сердечно относящегося и желающего добра не только тебе, но и всем нам, всему нашему обществу, захлёстнутому жаждой приобретательства и так нуждающемуся в умном слове.
