Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649 - Сесили Вероника Веджвуд
Ферфакс и Кромвель со всеми изъявлениями дружелюбия перевезли короля в его дворец Хэмптон-Корт, оккупировали Лондон, изгнали из парламента ряд пресвитерианцев, обеспечили индепендентам большинство и начали вести с королем переговоры о мире на своих условиях. Но король не доверял им и сбежал, прежде чем договор был заключен, но вновь был схвачен на острове Уайт. Его неосмотрительные действия оказались фатальными для договора и, в конечном итоге, для него самого.
Репутация Кромвеля среди его сторонников подверглась риску из-за этой безуспешной инициативы короля. Ходили слухи о предательстве и вспышке мятежа. Но во время боевых действий в 1648 г. он вернул и укрепил свою репутацию благодаря скорости и мастерству, с которыми он погасил восстания роялистов и шотландских захватчиков. В Престоне его армия перехитрила и разгромила армии, в три раза превосходившие ее по численности. Это была самая удивительная из всех ее побед, и у нее не хватало людей, чтобы сторожить пленных.
Ферфакс сыграл гораздо менее впечатляющую роль на юго-востоке во время долгой осады Колчестера. Кромвель был признанным героем второй гражданской войны и обладал самым сильным влиянием в армии, и поэтому в надвигающемся кризисе стал человеком, чья воля должна была восторжествовать.
Именно к этому грозному кузену теперь обратился за советом Роберт Хэммонд, охранявший короля на острове Уайт.
Ответом Кромвеля было бескомпромиссное осуждение Ньюпортского договора. «Загляни в свое сердце, – написал он Хэммонду, – там множатся искушения… Мир хорош лишь тогда, когда мы получаем его из рук Отца нашего; опасно хватать его, а опаснее всего – идти против воли Господа, чтобы добиться его». Поражение роялистов, по его утверждению, было верным знаком того, что Бог покинул короля.
Несколькими днями позже он собрал своих офицеров на Севере. Они объявили о своей солидарности с остальной армией в осуждении этого договора и потребовали, чтобы свершилось правосудие «над всеми, кем бы они ни были». Это был первый официальный намек на то, какую позицию занял Кромвель.
Естественно, Кромвель осуждал договор. Он принимал участие в армейском совещании накануне второй гражданской войны, участники которого заклеймили Карла как человека, виновного в пролитии крови, и поклялись предать его суду за убийства своих подданных. Поэтому он согласился с необходимостью суда над королем еще в мае предыдущего года. Но был глубоко озабочен, чтобы свершилось как человеческое, так и Божественное правосудие, насколько возможно, в рамках парламентского правления и английского общего права.
Эта озабоченность юридическим аспектом дела была характерна для Кромвеля, и, по-видимому, объясняет его явную нерешительность в течение последующих недель. Он никогда не сомневался в необходимости призвать короля к ответу. Но, видимо, стратегия, которую он планировал применить для достижения этой цели, отличалась от той, к которой советовали прибегнуть и навязывали ему некоторые его сподвижники. Поэтому в более медленной и сложной сфере политики он был вынужден (как зачастую и на поле боя) изменить свой план ввиду неожиданных и иногда нежелательных обстоятельств.
Армии было не впервой брать под свой контроль парламент. Восемнадцатью месяцами ранее, когда парламент отказался удовлетворить требование солдат уплатить им жалованье, они пошли походом на Лондон и распугали своих главных оппонентов в палате общин. Но этому походу предшествовало прямое обращение к армии со стороны ее сторонников в парламенте, возглавляемых спикером. Таким образом, ее действия могли быть истолкованы скорее как освобождение парламента, предпринятое по просьбе его членов, нежели как неконституционное вмешательство в управление страной.
Кажется возможным, что Кромвель снова надеялся на какие-то такие последствия происходящих событий. У пресвитерианцев на тот момент было отнюдь не подавляющее большинство даже в палате общин. После окончания войны армейские офицеры, которые также были членами парламента (около двадцати из них), должны были занять в нем свои места. Их голоса, прибавленные к голосам их гражданских коллег, должны были практически уравнять число сторонников и противников армии в палате общин. Не было ничего невозможного, если бы они воспользовались шансом провалить Ньюпортский договор при голосовании в парламенте, чтобы армию призвали на защиту.
Безусловно, в своем письме к Хэммонду Кромвель был озабочен тем, чтобы показать, что у меньшинства в парламенте есть право и обязанность взять власть в свои руки. Но время еще не пришло, и Кромвель, оставшись на Севере, возможно, надеялся воспрепятствовать преждевременным действиям своих сподвижников на Юге.
Если так, то это ему не удалось. Айртону и другим – стойкому республиканцу Эдмунду Ладлоу, фанатичному Харрисону – казалось, что промедление опасно. Если армия не утвердит свою власть над парламентом и не сломает силой этот договор, они могут опоздать. Харрисон доказывал: «Мы полностью понимаем, что договор между королем и парламентом почти заключен, и после заключения оного по приказу короля и парламента армия будет распущена; и если мы исполним его, то будем неизбежно уничтожены… а если мы не разойдемся, то актом парламента будем объявлены предателями и единственным препятствием на пути установления мира в государстве».
В отсутствие Кромвеля «рулевым» был Айртон. Главнокомандующий лорд Ферфакс играл малоэффективную роль. Его суждения на войне были точны и быстры, но политика для него была темным лесом. По традиции он уважал парламент и поддержал бы Ньюпортский договор, но, как и любой хороший военачальник, он был в ярости от дурного обращения парламента с его армией. Выплата жалованья всегда задерживалась, и его люди жили на квартирах за счет гражданских лиц. Из-за такой деспотичной организации гражданское население было вынуждено кормить и размещать войска и при этом платить парламенту еженедельные взносы на войну. Такая чудовищная несправедливость возмущала солдат почти так же, как и их невольных хозяев. В конце концов они были англичанами, которые воевали за свободу народа, по крайней мере, так им было сказано. Теперь, когда они оказались навязанным бременем своим соотечественникам, это было не то, чего они ожидали.
Ферфакс ненавидел несправедливость, гордился своими войсками и знал об их заслугах. Он разрывался между своей естественной верностью парламенту и своим долгом перед солдатами. Он также находился в состоянии сильной растерянности из-за реальных
