Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649 - Сесили Вероника Веджвуд
Вне парламента существовала третья группа – более целенаправленно организованная и уже имевшая черты современной политической партии. «Левеллеры», как их называли, вышли на первый план в рядах армии и лондонском Сити за последние три года. Их признанным лидером был Джон Лилберн – плодовитый и умеющий красиво говорить памфлетист, а их программа включала реформу избирательного права и правосудия, всеобщую свободу вероисповедания и упразднение церковной десятины.
Во время летних восстаний роялистов индепенденты в парламенте были слабы, потому что Кромвель и два десятка других военных-депутатов находились на войне. Так что пресвитерианцы восстановили свой контроль над палатой общин. Боясь фанатизма и неистовства армии, они приняли решение достичь соглашения с королем, пока у них есть такая власть, и противостоять армии по окончании боевых действий, заключив и уже подписав мирный договор. Сомнительно, чтобы такой план мог бы оказаться успешным, но, по крайней мере, был шанс, что это возможно и что король и пресвитерианский парламент, снова предложив народу надежду на мир и порядок, одержат победу над недовольством индепендентов и левеллеров и требованиями победоносной армии.
Такой договор нужно было заключать быстро, если его вообще удалось бы заключить, но к ноябрю 1648 г. король и парламент не пришли ни к какому соглашению. Парламентские уполномоченные жестко стояли на своих требованиях: король должен отказаться от своего древнего права командовать вооруженными силами королевства; отправить нескольких избранных из своих самых ярых сторонников в ссылку; подчиниться реформе церкви согласно парламентскому постановлению. Он со своей стороны не пожелал согласиться ни на один из этих пунктов и смотрел на договор исключительно как на средство возвращения себе своей личной свободы и тем самым свободы действий, которая ему была нужна для свержения одержавших над ним победу врагов. В письмах, которые он неофициально посылал своему старшему сыну, восемнадцатилетнему юноше, нашедшему убежище в Нидерландах, он откровенно высказывал свое мнение, ни минуты не сомневаясь, что невозможность достигнуть соглашения на этот раз, как и во всех предыдущих случаях, была виной его противников, а не его самого.
Публично он дал слово, что не совершит побег во время ведения переговоров, но втайне продолжал строить – хоть и бесполезные – планы и проекты побега. Публично он негодовал, когда его обвиняли в том, что он побуждает ирландцев прийти к нему на помощь, утверждая, что это обвинение является намеренной попыткой «убедить наш народ в том, что пока мы с ним ведем переговоры о мире, то готовимся к войне другими силами». Но он тайно написал маркизу Ормонду, своему главному стороннику в Ирландии, убеждая его не прекращать усилий по оказанию ему помощи и уверяя, что он отвергнет любые условия, о которых состоится договоренность в Ньюпорте, как только у него появится возможность сделать это.
И все же он верил, что хочет мира, и как король и христианин делал все возможное, чтобы его добиться. По крайней мере, как-то во время переговоров один из его секретарей, преданный ему Филипп Уорвик, увидел, как он погрузился в отчаяние и скорбь, а его глаза наполнились слезами.
Двуличность, в которой его часто обвиняли, была в последние годы его жизни единственным оставшимся у него оружием для защиты всего того, во что он верил. Для него его монаршая власть была символом веры. Бог облек его властью, и эта власть была священной. Бог, которому были ведомы все тайны и от которого ничто не было скрыто, постановил, что безопасность народа зависит от воли монарха. Притязания его подданных на то, чтобы иметь голос в управлении государством независимо от него самого, казались ему кощунственными. Те люди, которые их высказывали, по его мнению, были либо нечестивцами, либо простофилями, обманутыми нечестивцами. Он так и не смог поверить в какую-либо более уважительную причину их поведения.
Придерживаясь таких убеждений, он должен был считать себя безупречным во всех действиях любого рода, которые имели своей целью возвращение ему власти и спасение его народа от последствий его же глупости. В гражданской войне между ним и парламентом он считал парламент единственным виновным во всей пролитой крови. Действительно, после долгих споров в Ньюпорте он согласился на пункт договора, освобождающий его противников от вины и косвенно признающий его собственную вину и вину своих приверженцев в войне. Но это, как он написал своему сыну, было признание, вырванное у него суровой необходимостью в его положении пленника. Оно никоим образом не отражало его убеждение в этом вопросе, и он не представлял себе, что какой-нибудь беспристрастный, честный человек мог вообще согласиться с этим. Что же касается возобновления войны за последние месяцы и обвинения армией его как человека, проливающего кровь, он относился к этому как к злобной пропаганде негодяев.
Карл понимал, что самая большая опасность для него исходит не от парламента, а от армии, которая хотя теоретически и находилась под властью парламента, но на практике не контролировалась никем, кроме ее собственных военачальников. Пока армия была занята подавлением роялистов, он мог безопасно вести переговоры с парламентом и не сомневался, что, если они достигнут соглашения, армии придется принять их решение, настолько сильно было в народе желание мира. Но если боевые действия закончатся до какого бы то ни было урегулирования вопроса, то армия без колебаний прервет переговоры и возьмет закон в свои руки. В ту неделю, которая непосредственно предшествовала проповеди архиепископа Ашера в честь дня рождения короля, он узнал, что так и случилось.
II
К середине октября отношение в армии к договору было резко отрицательным. Полк под командованием Генри Айртона, зятя Кромвеля, составил прошение главнокомандующему лорду Ферфаксу, в котором было выражено негодование по поводу заключения какого бы то ни было договора с королем, который «предал оказанное ему доверие и начал войну против народа, чтобы поработить его, нарушая свои клятвы и попирая наши законы». Искренним желанием военнослужащих его полка было, «чтобы беспристрастному и быстрому суду были преданы все преступники и… чтобы за одну и ту же вину получили одно и то же наказание и король или лорд, и беднейший простолюдин». Они даже не потерпели бы никакой защиты короля и просили, чтобы
