Герман Раушнинг - Говорит Гитлер. Зверь из бездны

Поразительно, как мало внимания уделяет большинство политиков задаче проникновения в мышление своего противника, хотя самым важным для эффективного предвидения действий противника является именно способность поставить себя на его место. То, что никогда ранее не случалось, эти политики склонны рассматривать как нечто невозможное; если же они столкнутся с этим нос к носу, то, безусловно, откажутся поверить в него, потому что все становится слишком простым и очевидным. Методы предстоящей политической войны настолько же просты, как и те, что вызвали падение Франции.

Снова и снова тот же самый прием: личности, которые идут по дороге, ведущей к разрушению, остаются совершенно слепы к тому, что представляет собой этот путь — путь, по которому их ведут. Следуя этим путем, они воспринимают идеи и лозунги, вложенные в их головы и уста искусным знатоком революционной техники. Из-за своей слабости они вообразили, что это их собственные идеи.

Зондирование Соединенных Штатов

Человеческое мышление по-прежнему слишком медлительно и слишком поверхностно во всем, что касается будущего американского континента. Только англосаксонский мир обладает силой, способной преодолеть революцию нигилизма, противопоставив абсолютизму тоталитарных государств с их принципами подчинения и террора идею управления свободно взаимодействующих между собой объединений. Обе эти системы имеют историческое объяснение. Понятия свободы и демократии в Англии и США иные, нежели в континентальной Европе, включая Францию. В этом отношении элементы, являющиеся общими для обоих полушарий, а также различия между ними прояснились много лет назад, когда Токвиль[23] опубликовал свое замечательное исследование политической системы США. После великой атаки Берка[24] на Французскую революцию никогда не забывалось, что демократические свободы Англии имеют мало общего с тем, что Франция завоевала в 1789 г. в результате кровопролитной борьбы, с применением столь знакомых методов терроризма. Завоеванное с таким трудом было утрачено, затем отвоевано и вот теперь снова приносится в жертву.

Англосаксонская демократия — продукт длительного непрерывного развития. Она развилась из древнейших форм общинной свободы и самоуправления. По сравнению с ней, французская демократия — полная противоположность. Французская демократия образовалась в результате отхода от традиций. Этот разрыв исторической преемственности так и не был преодолен. Французская демократия была радикальным начинанием. Она отличалась доктринерством и рационализмом. Благодаря идее рационального планирования она представила миру одно из самых соблазнительных политических искушений. Именно во Франции терроризм был использован в политических целях, и именно там возникло понятие tabula rasa[25], представляющее собой идею разрушения всех существующих общественных институтов, возникших в результате долгого и постепенного развития, а также идею замены всей нерациональной системы — этого продукта исторического развития — чем-то радикально новым и логически выверенным. Благодаря якобинству и культу разума Французская революция стала матерью всех континентальных революций, вплоть до революций большевизма и нигилизма, и положила начало новому абсолютизму, проникающему в сферу личной жизни и в сокровенные мысли отдельного человека.

Англосаксонское представление о руководстве берет свое начало непосредственно в средневековых институтах самоуправления замкнутых групп и сообществ. Непрерывная нить поступательного развития тянется от старинных графств к Британскому Содружеству и Североамериканскому союзу. Ни Великобритания, ни Америка не имеют того опыта, которым обладают государства на европейском континенте. То, что рейх значил для германцев до Бисмарка, в отличие от Пруссии или Австрии, дошло неизменным до настоящего времени, игнорируя любые тенденции к централизации, бюрократизации и схематическому развитию. Величайшая прочность англосаксонского государственного устройства и неистощимая способность к восстановлению заключается в том, что его органы самоуправления не превращаются в механизм подавления, а просто приспосабливаются к современным условиям. Может показаться, что эти органы содержат элементы слабости. На самом деле, это элементы силы. Только в таких сообществах могла быть предпринята попытка управления гигантскими территориями без принуждения их к повиновению. Это управление осуществлялось посредством тех же самых свободных институтов, которые в недалеком прошлом казались приемлемыми только для небольших территорий, в которых обучали свободному сотрудничеству с метрополией. Люди, обладающие даром умелого управления и выросшие под влиянием этих учреждений, презирают тиранию и не допускают проявления насилия или хаоса.

Если какие-то страны казались невосприимчивыми к искушению тоталитаризмом, то это наверняка были англосаксонские страны, и никакие другие. Но почему?

Англосаксонский мир лежит открытым для потрясений и уже испытал на себе удары, потрясшие его до основания. И порой кажется, что он уже теряет способность замечать разницу между понятиями свойственными ему по духу и понятиями чужеродными. Существует, к примеру, понятие рационального планирования, перекочевавшее из технократического общества, где оно определяет социальную и политическую жизнь. Когда это понятие претендует на превосходство во всем, что уже исторически сложилось, когда насаждает требования, являющиеся продуктом любой революции, — тогда оно становится по сути своей революционным. Рациональное планирование как принцип — это не просто средство, обрывающее связь с прошлым и разрушающее историческую преемственность. Там, где оно укореняется, там расчищается путь революционным силам.

Кроме того, существует новый феномен масс — это огромные аморфные, колеблющиеся группы людей, не имеющие где-либо корней. Сюда относятся не только жители больших городов, но и жители сельской местности. Они встречаются и среди фермеров и колонистов, в маленьких городах и в интеллектуальных центрах. Везде, где возникает типично массовый характер, исчезают все высшие человеческие ценности. Их место занимают примитивные эмоции, первостепенными становятся желание безопасности и требование счастья. Смысл этого роста масс, подвергающих человеческую цивилизацию в целом опасности прекращения развития, всем нам стал особенно понятен за последние двадцать лет. Именно это, а не безнравственное нападение Гитлера, несет смертельную угрозу нашей цивилизации. Наступление Гитлера не оказалось бы столь опасным, если бы не существовали благоприятные условия, сложившиеся в результате подъема масс.