В борьбе с большевизмом - Павел Рафаилович Бермондт-Авалов
«Тем не менее я полагаю, что ни один разумный человек не может нас упрекнуть в том, что мы приняли предложение Крыленко о перемирии».
В данном случае я охотно зачисляю себя в ряды неразумных людей и высказываюсь против этого решения, которое погубило и Pocсию, и Германию.
Особенно ярко выступает эта ошибка, когда читаем отрывки из книги генерала Гофмана, в которых он описывает момент самого заключения Брест-Литовского мира.
«Русская делегация состояла из впоследствии нам, к сожалению, слишком хорошо известного Иоффе, Каменева (зятя Троцкого), г-жи Быценко, которая стяжала себе уже славу убийством министра, одного унтер-офицера, одного матроса, одного рабочего и одного крестьянина. Это были члены делегации, имеющие право голоса.
При делегации состояло несколько офицеров главного Штаба и адмирал Альтфатер. Они не имели права голоса, а служили лишь экспертами. Секретарем делегации был Карахан… Так как делегация обедала в собрании вместе с нами, то мы имели возможность несколько ближе познакомиться с ее отдельными членами. При распределении мест я, конечно, предоставил членам делегации, имеющим право голоса, лучшие места, чем экспертам, таким образом рабочий, матрос и унтер-офицер сидели на верхнем конце стола, а адмирал и офицеры – на нижнем. Я никогда не забуду первого обеда с русскими. Я сидел между Иоффе и Сокольниковым, теперешним министром финансов. Против меня сидел рабочий, которому многие принадлежности столового прибора причиняли немало затруднений. Он пробовал то одну, то другую принадлежность над самыми разнообразными предметами и только вилкой он пользовался исключительно для того, чтобы ковырять у себя в зубах. Наискосок против меня сидел князь Гогенлоэ, рядом с ним с одной стороны сидела г-жа Быценко, а с другой стороны поместился крестьянин – настоящий русский тип с длинными седыми кудрями и огромной, похожей на дикий лес бородой. Он вызвал один раз улыбку прислуживающего денщика, когда ему предложили выбрать красное или белое вино и он предварительно осведомился, которое из них крепче, так как он желал бы получить более крепкое».
Более наглядного примера несоответствия договаривающихся сторон трудно себе представить: с одной стороны – крайние революционеры, евреи-интернационалисты с преступным прошлым вместе с якобы представителями одураченного русского народа, с другой – блестящие дипломаты, генералы, офицеры Генерального штаба и даже князь Гогенлоэ. Картина трагикомическая, обидная для монархиста и русского, и германского, но во всяком случае поучительная.
Генерал Гофман, как чуткий и наблюдательный человек, не мог не заметить этого парадокса, и он выражает сомнения в целесообразности того, что происходит вокруг. Он пишет:
«В продолжение этих разговоров я начал сомневаться в правильности принятого решения вести переговоры с большевиками. Они обещали своему народу мир и блаженство. Если бы им теперь удалось добиться первого, то их положение должно было бы у народных масс, которые уже в продолжение нескольких лет жаждали мира, значительно упрочиться. Дальнейшие сомнения возникли у меня при моих разговорах с офицерами и в особенности с адмиралом Альтфатером. Я много говорил с ним о прекрасном Императорском русском вопросе и о том, как это случилось, что революция его так быстро разрушила. Альтфатер мне ответил:
“Влияние большевистской пропаганды на массы огромно. Я Вам уже неоднократно рассказывал, что при защите мною Эзеля войска буквально растаяли у меня в руках. То же самое произошло и во всех армиях, и я Вам предсказываю, что с Вашей армией случится то же самое”.
Я рассмеялся тогда несчастному адмиралу – его впоследствии убили – прямо в лицо…»
Генерал Гофман на предостережение русского адмирала рассмеялся, также смеялись и не верили в возможность революции в Германии, даже накануне ее, все те германцы, которым и я, и многие другие pycские в беседе указывали на грядущую опасность.
Перебирая эти события недавнего прошлого, невольно задаешь себе вопрос – почему Германия пошла на эти бутафорские и унизительные переговоры с большевиками, и в той же книге генерала Гофмана на это дается исчерпывающий ответ.
…«Иоффе был поражен как громом. После завтрака Иоффе, Каменев и Покровский с одной стороны, государственный секретарь граф Чернин и я с другой стороны, приступили к продолжительному совещанию, в котором русские откровенно высказали свои разочарования и возмущения. Покровский заявил со слезами ярости на глазах, что нельзя говорить о мире без аннексии, если у русского Государства будет отнято около 18 губерний. Под конец заседания pycские грозили отъездом и прекращением переговоров…»
Оказывается, германские дипломаты рассчитывали заключить мир, отняв от Русского государства 18 губерний. Конечно, старая русская монархическая власть никогда не согласилась бы на эти условия, от которых и большевики, правда по другим соображениям, пришли в ужас.
Германцы все-таки настояли на своем, и мир был подписан.
Однако желаемого, ощутительного результата он им не принес, и они не только были лишены возможности воспользоваться его выгодами, но, напротив, дальнейшие события вскоре заставили их раскаиваться в совершенном.
После заключения большевиками мира союзнические миссии, потеряв надежду с помощью большевистского оружия удержать восточный германский фронт, решили покинуть Pocсию и через Вологду выехали в Архангельск и Сибирь. К этому времени в Сибири сосредотачивались чехословацкие батальоны.
Еще до начала революции из пленных чехословаков постепенно создавались батальоны – несколько глубже прифронтовой полосы Юго-Западной России; они располагались главным образом по имениям, которые лежали вдоль железнодорожных линий. Такие же батальоны формировались и вдоль сибирской магистрали. Сведенные в одну боевую группу, они могли из себя представить некоторую ударную силу.
Естественно, что среди деморализованных, разрозненных масс, в которые обратилось русское войско, среди вообще развала и преступного революционного беспорядка маленькие, организованные единицы могли привлечь внимание тех, кто искал таких камней среди общего разрушительного течения.
Наибольшее сосредоточие чехословацких батальонов было на Волге. Образовавшаяся к тому времени там Народная армия, руководимая социал-революционерами, соединилась с этими чешскими формированиями и создала вместе с ними внушительный фронт против Красной армии.
Весной 1918 г. эти соединенные добровольческие войска имели большой успех и заняли города Самару, Сызрань, Симбирск и Казань.
Туда, разочаровавшись в большевиках, вскоре явилась союзная миссия и взяла эти формирования под свое высокое покровительство. Это не было помощью начинаниям добровольческих организаций, возникавших уже в разных концах России, – нет; союзниками руководила все та же задача: иметь фронт на востоке против Германии, хотя бы и на гребне Уральского хребта, прикрытого Волгой. Союзники меньше всего думали о самой России, запылавшей уже тогда пожарами.
На западе же, на линии германского и англо-французского фронта, к этому времени создается такое положение.
К началу марта германским командованием закончена переброска туда
