От снега до снега - Семён Михайлович Бытовой
В воздухе было полно различных звуков, создававших один сплошной шум, к нему время от времени примешивались то отдаленная пулеметная дробь, то свист снаряда или густой шлепающий разрыв мины. Хотя рупоры все это в несколько раз усиливали, создавая еще большие помехи, Борейко и Никонов, прослушивая воздух, выключали их, если так можно выразиться, из своего поля слуха, сосредоточив все свое внимание на одном: а вдруг среди всего этого свиста, гула и грохота возникнет характерный звук вражеского самолета.
Такой поиск в воздухе длился по многу часов подряд, а то и всю ночь, и все это время надо было поворачивать рупоры и держать в одном положении голову. От напряжения начинало страшно ломить в висках, а шейные позвонки, казалось, вот-вот хрустнут. Требовалось невероятное усилие воли, собранность, выдержка, чтобы вслушиваться в высоту и в даль, где в любую минуту мог возникнуть подозрительный звук.
В штабе армии уже говорили, что с приходом слепых слухачей на звуковые установки вражеские цели в воздухе засекались на дальности в двадцать пять — тридцать километров и на высоте шесть и даже семь, чего практически не было, скажем, месяц тому назад.
Вот откуда, подумал я, слова полкового комиссара: «А ведь наши слепые слухачи показали себя с самой лучшей стороны...»
Был уже второй час ночи, небо совсем очистилось от облаков и над горизонтом поднялась луна. Сказочно ярко засверкал свежий снег в Зеленом Бору — и даль распахнулась. Но слухачи ничего этого не видели, их вечная беспросветная ночь продолжалась и при звездах, и при луне, и днем, каким бы ясным он ни был...
Гитлеровцам, понятно, в голову не могло прийти, что с некоторых пор «юнкерсы», которые они посылают бомбить Ленинград, засекаются еще далеко за линией фронта слепыми слухачами. А если бы они каким-нибудь чудом узнали об этом, ни за что бы не поверили или сочли это за признак отчаяния или бессилия русских.
Удивительно, как слепые слухачи ориентировались во времени. Когда Борейко спросил своего товарища:
— Должно быть, уже половина третьего?
Никонов подтвердил:
— Около этого, Федорович!
— Мороз вроде крепчает, Артемьич?
— Дерет, брат, ничего не скажешь!
Так они перебрасывались короткими, незначительными фразами, ни на миг, однако, не отвлекаясь от прямого дела, медленно поворачивали маховички, настораживали рупоры то в одной, то в другой плоскости, и среди шума, который здесь почти никогда не умолкал, фиксировали даже самый слабый, едва, казалось, уловимый звук.
Прошло часа полтора, и ничего нового слух не уловил, только верховой ветер с залива прошелся по вершинам деревьев, сметая снежную пыль и кружа ее в воздухе. И хотя рупоры здорово усиливали каждый порыв ветра, создавая еще больший шум, слухачи продолжали спокойно сидеть на своих местах, неторопливо, плавно вертели маховичками.
Казалось, что ночь так и пройдет в сплошном поиске, ведь в последнее время противник избегал летать при такой видимости, как сегодня, однако так только казалось!
В четвертом часу в воздухе засвистели снаряды. Они рвались вдоль всей линии переднего края, и такой адовый грохот возник в рупорах, что у Никонова и Борейко чуть не лопнули перепонки; чтобы преодолеть давившую на них тяжесть, слухачи сделали, как у них принято говорить, «затылочное равновесие», и сразу же стал явственно различим густой, все нарастающий гул бомбовозов, летевших как бы с натугой, видимо, с полной подвеской бомб.
— Цель поймана! — четким голосом доложил Борейко.
— Есть цель! — подтвердил Никонов.
Два кинжальных луча выстрелили в звездный купол неба, быстро обшарили его, и буквально через несколько секунд с двух сторон разом ударили зенитные батареи, густо усеяв небо белыми облачками разрывов.
— Строй вражеских машин нарушился! — доложил Борейко, быстро завертев маховичками и переместив рупоры. — Три самолета ушли на север! Два — на запад! Видимо, в обход заградогня.
Тотчас же переместились и прожекторные лучи, быстро прошлись вдоль горизонта, осветив один «юнкерс», и как он ни старался вырваться из светового поля, ему это не удавалось. Все гуще, все кучнее ложились вокруг него облачка разрывов, и когда он на мгновение закрыл собой луну, лучи еще резче высветили его. Лишь после того как «юнкерс» поспешно отбомбился, ему удалось сманеврировать и лечь на обратный курс.
— В воздухе наши «ястребки»! — доложил на пост управления Борейко.
Стали умолкать зенитки, уступая небо нашим истребителям, а прожектористы все еще наводили лучи, обшаривая из края в край звездную высь.
Ни одному вражескому самолету в эту ночь не удалось прорваться через завесу заградительного огня.
Когда стало светать, Борейко и Никонов расстегнули шлемы, поставили рупоры на звукоулавливателе в исходное положение и, прежде чем идти на отдых, постояли на морозе с непокрытой головой, освобождаясь от гула в ушах. Потом, взявшись за провод, слегка покачиваясь от усталости, неторопливо пошли в землянку...
Из политдонесения лейтенанта Преловского:
«23 февраля 1942 года, в день Красной Армии, прибывшие в подразделение для прохождения службы на звукоулавливателе ЗУ‑6 отличники боевой и политической подготовки красноармейцы Борейко и Никонов были в торжественной обстановке перед строем всего личного состава приведены к воинской присяге.
Через четыре дня, в ночь на двадцать восьмое, находясь на боевом посту, они обнаружили в воздухе группу вражеских бомбардировщиков «Ю‑88», шедших курсом на Ленинград. Несмотря на то, что координаты со звукоулавливателя были переданы на прожектор и на КП зенитно-артиллерийского дивизиона со значительным упреждением, два бомбардировщика «Ю-88» прошли через заградогонь. Один был сразу же схвачен прожектором-сопроводителем в перекрестие лучей и сбит прицельным зенитным огнем. Второму «юнкерсу» удалось приблизиться к позиции прожекторной роты, спикировать и сбросить
