Письма из Египта - Люси Дафф Гордон
Было так жарко, что я не мог заставить себя ехать в Кене, когда все мои друзья приехали за мной, и не мог поехать в Сиут. Я никогда не чувствовал такой жары. В Бенисуэфе я навестил дочь нашего маона, которая вышла замуж за другого маона; это был приятный визит. Хозяина дома не было, и его мать и жена приняли меня как члена семьи; такая красивая женщина и такие милые дети! — бледная, худенькая девочка лет пяти, крепкий мальчик лет четырёх и годовалый малыш. Радушное гостеприимство маленьких созданий было очень трогательным. Девочка попросила надеть на неё лучшее платье, а потом встала передо мной и стала серьёзно и старательно обмахивать меня веером, время от времени спрашивая: «Приготовить тебе шербет?» — «Принести тебе кофе?» — а потом расспросы о дедушке и бабушке, об Абд аль-Хамиде и Абд аль-Фаттахе; мальчик сидел передо мной на корточках и задавал вопросы о моей семье на своём детском языке, уверяя меня, что для него это хороший день, и что он хочет, чтобы я остался на три дня и переночевал у них. Вошёл их отец и дал каждому по ашаре (10 фоддов, ½ пиастра), которые они, посовещавшись, завязали в углу моего носовой платок: «чтобы не испачкать одежду в дороге». Маленькая девочка так бережно отнесла мою шляпу, перчатки и ботинки, которые показались ей очень странными, но вежливость взяла верх над любопытством. На следующий день я позавтракал с ними и обнаружил, что для меня готовят много блюд. Я взял куклу для своей маленькой подруги Аюше и несколько леденцов для Мохаммеда, но они отложили их в сторону, чтобы посвятить себя незнакомцу, и всё это спокойно, без выпендрёжа и навязчивости. Даже у ребёнка, казалось, был инстинкт гостеприимства, и он был полон улыбок. Это было похоже на добрую пожилую леди, их бабушку в Луксоре, которая хотела сама постирать мою одежду, потому что я сказал, что чёрный раб Мохаммеда плохо стирает. Помните, что выполнять «чёрную работу» для гостя — это честь и удовольствие, а вовсе не унижение. Женщины готовят для вас и говорят: «Я приготовлю для тебя всё самое лучшее». Хуже всего то, что они так набивают желудок. Маленькая Аюше спросила о моих детях и сказала: «Да сохранит их Бог для тебя! Передай своей девочке, что мы с Мухаммедом любим её издалека». Тогда Мохаммед заявил, что через несколько лет, если Бог даст, когда он станет балалом (годным к браку), он женится на ней и будет жить со мной. Когда я вернулся на корабль, эфенди был болен астмой, и я не позволил ему идти со мной по жаре (вежливый человек провожает почётного гостя до его дома, корабля или палатки). Итак, мальчик вызвался добровольцем, и мы отправились в путь на ослике эфенди, на котором мне пришлось ехать верхом, а Мохаммед сидел передо мной на горбу седла. Он, конечно, был в восторге от лодки и резвился и играл, пока мы не отплыли, после чего его раб отвёл его домой. Эти дети подарили мне счастливый день своим искренним, радушным гостеприимством.
14 июля— С тех пор, как я написал это, я перевернул лодку вверх дном с помощью плотника и менеггета (набивателя подушек), и у меня не было уголка даже для письма. Мне лучше, но я всё ещё кашляю каждое утро. Однако мне гораздо лучше, и я полностью избавился от нервного расстройства, из-за которого мне было стыдно писать. Мой молодой плотник — христианин, наполовину сириец, наполовину копт, греческого обряда, и вообще каирец — доставил бы вам удовольствие. Он не работал по воскресеньям, а вместо этого приезжал верхом на великолепном высоком чёрном ослике, красиво одетый, чтобы навестить меня и прокатиться со мной. Итак, мы с ним и Омаром отправились в мечеть Ситти (госпожи) Зейнаб, чтобы найти Мустафу-бея Субки, хакима-пашу, которого я знал в Луксоре. Привратник мечети сказал мне, что его можно найти в лавке одного бакалейщика, его друга, где он сидит каждый вечер. Придя туда, мы увидели, что лавка закрыта (лавка похожа на ящик, который лежит на боку, а крышка поднимается, когда он открыт, и опускается, когда он закрыт; размером с прилавок сапожника в Европе). Молодой бакалейщик женился, а Мустафа-бей заболел. Поэтому я пошёл к нему домой в квартале — там такие узкие улочки! — и молодой евнух проводил меня в гарем, где я застал своего старого друга в очень плохом состоянии, но провёл приятный вечер с ним, его молодой женой — грузинской рабыней, на которой он женился, — его дочерью от первой жены, на которой он женился, когда ему было четырнадцать, и карлицей-шутихой Валиде-паши (матери Исмаила), чьё сердце я завоевал, встав перед ней на колени, потому что она была такой старой и уродливой. Другие женщины смеялись, но маленькой карлице это понравилось. Она была черкешенкой и казалась умной. Вы видите, что «Тысяча и одна ночь» вполне правдива и реальна; что великие беи сидят за одним столом с бакалейщиками, а плотники без колебаний проявляют вежливость по отношению к наас омра (знатным людям). Именно это делает арабское общество совершенно непонятным и недоступным для большинства европейцев.
Сын моего плотника был мундшидом (певцом в мечети), и по ночам он сидел и напевал нам своим детским голоском и круглым невинным личиком самые страстные любовные песни. Ему было около восьми лет, и он пел с удивительной чистотой и точностью, но без выражения, пока я не попросил его спеть священную песню, которая начинается со слов «Я не могу уснуть, тоскуя по тебе, о полная луна» (Пророк), и тогда малыш проникся работой и почувствовал её.
Пэлгрейв оставил на моё попечение своего маленького чернокожего мальчика, который сейчас находится в Луксоре, где он оставил его очень больным вместе с Мустафой Ага. Мальчик сказал мне, что он нян-нян (каннибал), но он не был похож на людоеда. Я написала Мустафе, чтобы он при первой же возможности
