Моя последняя любовь. Философия искушения - Джакомо Казанова
– Вот видите, – сказал я, – как быстро все делается в Париже?
В эту минуту докладывают мне об аббате де ла Косте. Имени этого я не помнил, но велел звать. Предо мною тот самый аббат, что приметил меня у аббата де Лавиля. Я прошу извинить, что по недостатку времени не явился с визитом сам. Он хвалит мою лотерею и говорит, что слышал, будто бы я распродал в отели Келана билетов на две тысячи экю.
– Да, у меня в карманах их всегда на тысяч восемь иль десять.
– Я тоже возьму на тысячу экю.
– Когда вам будет угодно. В моей конторе вы можете выбрать номера.
– Да мне все равно. Дайте, какие есть.
– Охотно. Прошу вас, выбирайте. Он выбирает и просит у меня бумаги и чернил, чтобы оставить расписку.
– О расписке не может быть и речи, – говорю я с улыбкой и отнимаю назад билеты, – я продаю только за наличные.
– Я вам принесу деньги завтра.
– Завтра же вам будут и билеты: они все записаны в конторе, и я не могу поступать иначе.
– Дайте тех, что нигде не записаны.
– Таких нет – ведь если они выиграют, мне придется платить из собственного кармана.
– Полагаю, вы могли бы рискнуть.
– А я так не полагаю.
Тут он заговаривает с Тиретой по‑итальянски и предлагает представить его г‑же де Ламбертини, вдове папского племянника. Я говорю, что поеду с ним, и мы отправляемся.
Мы выходим у дома ее на улице Кристин. Передо мною женщина на вид моложавая, но я даю ей лет сорок: худощавая, черноглазая, живая, взбалмошная, очень смешливая, в общем, вполне еще привлекательная. Разговорив ее, я тотчас понимаю, что никакая она не вдова и не папская племянница, а искательница приключений из Модены. Тирете, как я вижу, она приглянулась. Она желает пригласить нас на обед, но мы просим нас извинить. Остается один Тирета. Высадив аббата на набережной Ферай, я отправляюсь обедать к Кальзабиджи.
После обеда он отвел меня в сторону и сказал, что г‑н дю Верне велел предупредить меня, что распродавать билеты от себя не дозволено.
– Стало быть, он держит меня за дурака либо за мошенника. Я буду жаловаться г‑ну де Булоню.
– И напрасно; предупредить еще не значит обидеть.
– Вы сами оскорбляете меня, передавая подобные вещи. Но больше этому не бывать!
Он успокаивает меня и убеждает пойти вместе с ним к г‑ну дю Верне. Честный старик, увидав, что я в гневе, просит у меня прощения и говорит, что некий аббат де ла Кост сообщил, будто бы я позволяю себе подобные вольности. Больше мне не доводилось встречать этого аббата; он был тот самый, которого спустя три года отправили до конца его дней на галеры за то, что он продавал билеты лотереи Треву, никогда не существовавшей.
На другой день после аббатова визита зашел ко мне Тирета, только вернувшийся домой. Он сказал, что провел ночь с папской племянницей и что та, по всему судя, осталась им довольна, ибо предложила приютить его и содержать, при условии, что он скажет г‑ну ле Нуару, ее любовнику, что доводится ей кузеном.
– Она уверяет, – прибавил он, – что господин этот найдет мне службу по откупам. Я отвечал, что я ваш близкий друг и не могу решиться, не испросив у вас совета. Она заклинала пригласить вас на обед в воскресенье к ней.
– Приду с удовольствием.
Я обнаружил, что женщина эта без ума от моего друга и окрестила его граф де Шестьраз; с тех пор в Париже его звали только так. Признав в нем господина подобного ленного имения, каковое слывет во Франции невероятным, она пожелала стать его госпожою. Живописав ночные его подвиги, как если б я был давнишний ее друг, она объявила, что хочет поместить юношу у себя и что г‑н ле Нуар согласен и даже рад будет видеть ее кузена. Она ждала его к вечеру, и ей не терпелось представить Тирету.
После обеда она вновь завела разговор о достоинствах моего соотечественника, начала с ним заигрывать, и он, желая убедить меня в своей доблести, отдал ей должное в моем присутствии. Зрелище это не произвело на меня ни малейшего впечатления, но, увидав необычайное телосложение моего друга, я признал, что он может рассчитывать на успех повсюду, где только водятся любострастные женщины.
В три часа приехали две престарелые дамы, завзятые картежницы. Ламбертини представила им г. де Шестьраза, своего кузена. Знатное сие имя пробудило к нему особый интерес, тем паче, когда выяснилось, что бормочет он слова, какие никак нельзя разобрать. Хозяйка не преминула поведать на ушко подругам, каково происхождение сего прекрасного титула, и похвалиться необыкновенными богатствами его обладателя. «Невероятно!», восклицали матроны, лорнируя Тирету, а тот всем видом своим говорил: «Сударыни, и не сомневайтесь».
Подъезжает фиакр. Я вижу полную немолодую уже даму, племянницу, донельзя хорошенькую, и бледного человека в черном костюме и круглом парике. После объятьев и поцелуев Ламбертини представляет им своего кузена Шестьраза, они дивятся подобному имени, но от суждений воздерживаются; замечают только, что весьма редко увидишь человека, который осмеливается жить в Париже, не зная ни слова по‑французски, да еще непрестанно что‑то лопочет, хотя никто его не понимает и все смеются. Ламбертини усадила всех за брелан; меня она не слишком уговаривала, но пожелала, чтоб дорогой кузен сидел рядом и играл с ней на пару. В картах он ничего не смыслит, но не беда, научится, она будет его наставницей. Прелестная барышня ни во что играть не умеет, и я предлагаю составить ей компанию у камелька. Тетка, смеясь, говорит, что вряд ли я найду такой предмет для беседы, чтобы заинтересовать девушку, но я должен быть снисходителен – она только месяц, как покинула монастырь.
Итак, едва игра началась, я уселся напротив нее у камина. Она первой нарушила молчание, спросив, кто тот красивый господин, что не знает по‑французски.
– Он дворянин, мой соотечественник и покинул родину из‑за дела чести. По‑французски он станет говорить, как только выучится, и тогда уже никто не станет над ним потешаться. Я сожалею, что привел его сюда, мне его испортили меньше чем за сутки.
– Каким образом?
– Не смею сказать, вашей тете это может не понравиться.
– Я не собираюсь ни о чем ей докладывать, но, верно, любопытство мое
