Александр Блок. Творчество и трагическая линия жизни выдающегося поэта Серебряного века - Константин Васильевич Мочульский

И томленьем дух влюбленный

Наполняет образа,

Где коварные Мадонны

Щурят длинные глаза.

(«Сиена»)

«Благовещение» – самое прославленное из итальянских стихотворений, вдохновлено фреской Джианникола Манни в Collegia del Cambio в Перудже. В нем – ветер от шумящих крыльев ангела «вихрь с многоцветными крылами», волнение и смятение страсти, пламенные дали и темноликий ангел в красных одеждах. Таинство богоявления художник превращает в таинство любви. Золото и пурпур фрески передает сверкающими, огненными словами.

Другая фреска – «Успение» фра Филиппо Липпи в соборе Сполето – внушает поэту нежные и благоговейные строки:

Ее спеленутое тело

Сложили в молодом лесу,

Оно от мук помолодело,

Вернув бывалую красу.

Снова приходят поклониться три царя; и снова пастухи, уже седые, приводят свои стада; между звездами золотятся бесчисленные нимбы,

А выше, по крутым оврагам,

Поет ручей, цветет миндаль,

И над открытым саркофагом

Могильный Ангел смотрит в даль.

В «Итальянских стихах» Блок создает новый для него живописно-пластический стиль; впервые в его оркестре наряду с «арфами и скрипками» звучат медные трубы «торжественной латыни».

В отделе «Разные стихотворения» автор помещает вольное подражание стихотворению Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных». Его полновесные крепкие стансы – достойны великого поэта. Совершенна строфа:

В час утра, чистый и хрустальный,

У стен Московского Кремля,

Восторг души первоначальный

Вернет ли мне моя земля?

(«Всё это было, было, было»)

В отделе «Арфы и скрипки» выделяется своей торжественной отрешенностью дидактически-философская «Дума»:

Всё на земле умрет – и мать, и младость,

Жена изменит и покинет друг.

Но ты учись вкушать иную сладость,

Глядясь в холодный и полярный круг.

Заключительная строфа:

И к вздрагиваньям медленного хлада

Усталую ты душу приучи,

Чтоб было здесь ей ничего не надо,

Когда оттуда ринутся лучи.

Холодное раздумье, строгое поучение в духе Баратынского – новая струна в лире Блока.

Поэтическая жатва 1909 года увенчивается известным каждому русскому читателю стихотворением «Осенний день», одним из самых совершенных созданий Блока[62]:

Идем по жнивью, не спеша,

С тобою, друг мой скромный,

И изливается душа,

Как в сельской церкви темной.

Тихий осенний день; над овином стелется дым и летят журавли:

Летят, летят косым углом,

Вожак звенит и плачет…

О чем звенит, о чем, о чем?

Что плач осенний значит?..

Заключительная строфа подхватывает этот плач – нищая Россия откликается на него рыдающей песнью:

О, нищая моя страна,

Что ты для сердца значишь?

О, бедная моя жена,

О чем так горько плачешь?

Глава 7

Поэма «Возмездие» (1910–1911)

Блок вернулся из Ревеля очень встревоженный здоровьем матери. У Александры Андреевны на почве болезни сердца начались припадки эпилептического характера, после которых она впадала в угнетенное состояние. Блок наводит справки о санаториях, совещается с докторами-психиатрами, умоляет мать переехать в Петербург. К своей квартире он присоединяет две комнаты из соседней квартиры и с увлечением занимается устройством помещения для матери. В его длинных письмах, полных деловых подробностей, советов, утешений, чувствуется глубокая скрытая нежность. Александра Андреевна приезжает в Петербург в начале февраля, а в марте ее перевозят в санаторий, в Сокольники, около Москвы.

Нервная болезнь матери Блока выражается в ужасе перед жизнью. Поэт старается ее ободрить и успокоить, но он сам живет в «страшном мире» и тоскует не меньше ее. В январе он внезапно оживляется: к земле приближается неизвестная комета, быть может несущая гибель. «Известно ли тебе, – пишет он матери, – что кроме кометы Галлея (безопасной, вроде Натальи Николаевны) идет другая, неизвестная – настоящая незнакомка? Хвост ее, состоящий из синерода (отсюда – синий взор) может отравить нашу атмосферу, и все мы, примирившись перед смертью, сладко заснем от горького запаха миндаля в тихую ночь, глядя на красивую комету». И через два дня снова пишет о комете: «Я очень оживлен, комета, разумеется, главная причина. Оказывается, можно „опасаться“ хвоста кометы Галлея, а о второй еще решительно ничего неизвестно, кроме того, что она летит со страшной быстротой».

Но надежды на конец света обманули поэта, и он вскоре разочаровался в кометах: «О комете я как-то перестал думать или думаю редко» (письмо от 27 января). Комете Галлея посвящено стихотворение «Комета»[63]: звезда «из синей вечности» грозит миру «последним часом», но человек не боится гибели; навстречу комете он посылает своих «стальных стрекоз» – свои аэропланы. Очень выразительна в нарастающем напряжении третья строфа:

Наш мир, раскинув хвост павлиний,

Как ты, исполнен буйством грез:

Через Симплон, моря, пустыни,

Сквозь алый вихрь небесных роз,

Сквозь ночь, сквозь мглу стремят отныне

Полёт – стада стальных стрекоз.

И снова тянется опостылевшая жизнь петербургского интеллигента и литератора. Блок чувствует, что какая-то развязка должна наступить: «Скоро жизнь перевернется, так или иначе, пора уж. Кошмары последних лет – над ними надо поставить крест» (письмо к матери от 1 апреля).

Среди этих кошмаров – чувство мистической связанности с темной тенью покойного отца. Блок делает матери жуткое признание: «Отцовский мрак находится еще на земле и вокруг меня увивается. Этого человека надо замаливать». Неотступная мысль об отце постепенно овладевает его воображением. Отца он будет «замаливать» поэмой «Возмездие».

В начале февраля внезапно умирает Вера Федоровна Комиссаржевская. Блок посвящает ей заметку в газете «Речь» (12 февраля). Он вспоминает «ее легкую быструю фигуру в полумраке театральных коридоров, ее печальные и смеющиеся глаза, ее выпытывающие требовательные и увлекательные речи». «Конечно, – пишет он, – все мы были влюблены в Веру Федоровну Комиссаржевскую, сами о том не ведая, и были влюблены не только в нее, но в то, что светилось за ее беспокойными плечами, в то, к чему звали ее бессонные глаза и всегда волнующий голос». На вечере памяти покойной артистки в городской думе, 7 марта 1910 года, Блок произносит речь. В.Ф. Комиссаржевская, говорит он, стала теперь символом для нас. Она видела дальше, чем может видеть простой глаз: