Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

27/ XII, 1926

Б.К. Зайцеву («Было света и солнца не мало…»)

Было света и солнца не мало.Было много потерь — и вот —Говорят, что я взрослой сталаЗа последний, тяжёлый год.

Что же? Время меняет лица,Да оно и не мудрено.Невозможное реже снится,Дождь слышнее стучит в окно.

Жизнь проходит смешно и нелепо.Хорошо! А каждый вопросРазлетается лёгким пепломЧуть дурманящих папирос.

Я не стала больной и усталой,И о прошлом помню без зла:Я и лучше стихи писала,И сама я лучше была.

Жизнь короткая — вспомнить нечем.День дождливый за мглистым днём.А уж где-то в душе намеченЕле видный, тихий надлом

31/ XII, 1926

«На стене — неподвижные тени…»

…А мне напряжённо ждать,Когда написанной, новойСтраницей наполнишь тетрадь…

Ю.Софиев

На стене — неподвижные тени.Ветер свищет в каминной трубе.Весь мой день — это только томленье,Напряжённая мысль о тебе.

На камине часы. Плохо виденВ первой комнате их циферблат.Если даже меня ты обидел,Всё равно, ты мне ближе, чем брат.

Сам не знаешь, чего ты бормочешь,Только чувствуешь смутно: не то.Будешь помнить: таинственность ночи,Тихий голос и белый платок.

Весь мой день — это жалобный ветерДолго свищет в каминной трубе…Неужели кому-нибудь третьемуЯ потом расскажу о тебе?

7/ I, 1927

«Я не забыла тёмный свод моста…»

Я не забыла тёмный свод моста,И статую, и чёрную решётку.Ведь я тогда была совсем не та.Уж целый год прошёл. А помню чётко.

Всё помню: каждое движенье рук,И каждое уроненное слово,В душе — тупая боль, почти испуг,И гул Парижа — странного, чужого.

Как оскорблял меня тот тихий страх,Как бил по нервам рёв автомобилей…Уж год прошёл. А помню, как вчера,Всё то, что вы давно забыли.

18/ I, 1927

«Ты ушёл. И сгустились тучи…»

Ты ушёл. И сгустились тучи.Ветер бросил свой резкий свист.Ты оставил мне томик ТютчеваИ исписанный мелко лист.

В этой комнате — сумрак серый,Тёмно-жёлтые пятна обой.Жадно смотрят четыре химеры,Напряжённо следят за мной.

Я в себе заглушала жалость,Послезавтра — знаю — придёшь.А на ставни, мне показалось,Вдруг посыпался крупный дождь.

И ведь завтра не станет лучше,Будет день больным и сухим.Я подклеила томик ТютчеваИ вложила твои стихи.

19/ I, 1927

«Ты принёс мне стихи о Версале…»

Ты принёс мне стихи о Версале,О Версале под сеткой дождя:Вечерели свинцовые дали,Старый парк оголел, обнищал.

Это правда: промокли до нитки,Всё бродили под мелким дождём.Уже заперли в парке калитки,И пошли мы окружным путём.

Мне сутулила плечи усталость,Всё мерещился прежний, другой.И сама я себе показаласьНехорошей, жестокой, дурной.

Разве сердце не грызла тревога,Разве боль не томила остроЗа бокалом горячего грогаВ небольшом, опустелом бистро?

Ты читал мне стихи о цыганах,— Как цыганка варила ежа…Помню — было и смутно, и странно,Билось сердце, и голос дрожал.

Мы друг другу так мало сказали,Но понятен был каждый намёк…Ты принёс мне стихи о Версале —Бледно-синий, блокнотный листок.

Вот спасибо! Мне долго не спится,Что-то помнится, бьётся, звенит…Этой первой Версальской страницейНачались мои новые дни…

19/ I, 1927

«Говорят, что нежность тиха…»

Говорят, что нежность тиха,А любовь — быть может — сурова.Ты от меня даже не слыхалНи одного ласкового слова…

Я смеюсь задорно и зло.Видишь взгляд мой — спокойный и жуткий.Люблю твой болезненный излом,Твои нервные руки.

Ты жизнь мою наполнил до краёв,Сердцу больно так часто биться…Люблю имя твоё,Похожее на крик хищной птицы.

30/ I, 1927

«Ты сказал: "Что я дал тебе?"…»

Ты сказал: «Что я дал тебе?»Помнишь — огни горели ярко в кустах.Эйфель и мартовская темнота.Ветер потом всю ночь бормотал в трубе.

Утром — дождь. Всё у меня, как всегда.Стая бессильных, голодных и жадных дней.— Ну, и я, — что я тебе дам,Кроме самой себя и любви моей.

2/ II, 1927

«Проходят школьники. Стучат сабо…»

Проходят школьники. Стучат сабо,Бормочут незатейливые шутки.А я опять одна сама с собой,С химерами и с ярмарочной уткой.

И с мыслью о тебе. И это всё.Я — самая последняя из нищих.И лёгкий ветер в щепы разнесётПостроенное на песке жилище.

И лёгкий ветер разнесёт мой дом —Мои стихи, и тёмный взгляд химеры,И мутный день, который за окномПечально стелется туманом серым.

Но дорог мне вот этот зыбкий свет,Вечернее отсвечиванье стёкол,И эти дни, нежней которых нет,Без мудрости, без цели и без срока.

Когда-нибудь найду душе приютВ пустой и жуткой тишине тумана…Но никогда любить не перестануТебя, стихи и молодость мою.

3/ II, 1927