Анна Маркова - Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России

К счастью, этих внутренних тенденций новой формулы Тучков не заметил, но зато он заподозрил здесь другую тенденцию, в которой епископ Иларион и Патриаршее Управление здесь были вовсе неповинны. Ознакомившись с формулой, Тучков в самой резкой форме поставил Патриаршему Управлению вопрос: «А почему здесь не отмечено, что дело идет именно о советских властях?! А может быть, вы здесь разумеете и приглашаете молиться о ваших белогвардейских властях… о (Вел. Князе) Николае Николаевиче и его приспешниках?!» Тучков категорически потребовал вставить в формулу слово «советских»… «о стране Российской и о советских властях ее». Требование это было решительно неприемлемо для Патриаршего Управления, так как более одиозного и нетерпимого для слуха молящихся слова трудно было и придумать. Но в то же время нелегко было и придумать достаточно убедительные для Тучкова возражения против вставки этого слова. Однако после длинных переговоров такое возражение было найдено: епископу Илариону удалось наконец убедить Тучкова, что слово «советский» никак нельзя вставить в богослужебную формулу потому, что это слово «русское», а все богослужение в Патриаршей Церкви, согласно нерушимому закону (который дерзнули нарушить обновленцы) Русской Церкви, совершается на славянском языке. На этот довод Тучков в конце концов сдался. «Ну так и быть, – заявил он патриаршей делегации, – пусть будет по-вашему: мы во внутренние порядки ваших культовых отправлений вмешиваться не желаем».

Согласованная таким образом с Тучковым формула поминовения властей была принята особым постановлением Святейшего Синода и разослана указами к исполнению по всем епархиям и приходам, а также была обнародована Тучковым и через советские газеты.

Добившись этого акта, Тучков считал свою цель дискриминации Патриарха уже достигнутой и мало интересовался, насколько разосланные Патриаршим Управлением об этом указы в действительности исполняются на местах, в приходах. Видимо, он интересовался и до некоторой степени следил за исполнением этих указов только при патриаршем и отчасти архиерейских служениях, за которыми, как правило, всегда присутствовали специальные агенты ГПУ. И, видимо, также никаких инструкций от него в этом направлении органы ГПУ на местах не получали. Во всяком случае, не было известно ни одного случая, чтобы где-либо органы ГПУ привлекли кого-либо из духовенства к ответственности за непоминовение властей. В свою очередь, Патриаршее Управление, конечно, не имело никакого желания следить за исполнением этих указов. Вследствие этого акт введения поминовения властей за богослужением прошел для верующего народа совершенно безболезненным образом. Народ отнесся к этому акту совершенно спокойно, понимая, что Патриарх принужден был здесь уступить только ради бытия патриаршей Церкви. Но, конечно, слышать за богослужением эту формулу с напоминанием о безбожной власти всем было крайне неприятно. Остроумные приходские диаконы нашли исход – вместо выражения: «О стране Российской и властех ее» они стали употреблять созвучное выражение – «и областех ее». В других местах стали употреблять эту формулу только однажды за богослужением, и именно на начальной великой ектении, когда в храме бывает налицо еще очень мало богомольцев. В иных местах стали употреблять эту формулу не каждый день и не за каждым богослужением. А затем постепенно поминовение властей в приходских храмах, по крайней мере в Московской епархии, незаметно почти совсем прекратилось и сохранилось только при патриарших и отчасти архиерейских служениях. Так кончилось дело только потому, что в этот момент ГПУ заинтересовано было только самым актом постановления о введении в богослужения поминовения советской власти как актом, который должен политически дискриминировать Патриарха и Патриаршее Управление в глазах церковных русских людей и тем взорвать единство Патриаршей Церкви. Не добившись же этой цели путем указанного акта, советская власть тотчас делает новую попытку взорвать Патриаршую Церковь изнутри: она предъявляет требование о введении в церковную жизнь нового стиля.

Новый стиль

Введение Святейшим Патриархом нового стиля в церковную жизнь и быстрая его отмена представляют собою для Запада крайне загадочный факт. Было немало попыток его объяснения, но все они представляют собою лишь теоретические предположения, исходящие из европейских условий церковной жизни и вовсе не соответствующие тому, что в действительности было и представимо только в советских условиях жизни Церкви.

Новый стиль – это чисто большевистское нововведение на Руси и для народного сознания как бы большевистская печать или эмблема большевистского режима на всем течении русской земли. Поэтому новый стиль был воспринят русским народом как столь же одиозное явление, как и самый большевистский режим. Но в гражданской жизни введение этого стиля было малочувствительно для народных масс: для них это было только переименование одних чисел месяца в другие и, таким образом, некоторое, так сказать, арифметическое затруднение. Совсем другое означало для народа введение нового стиля в церковную жизнь. Здесь это означало коренную ломку всего его исторически сложившегося церковного быта и бытового мировоззрения. Поэтому если бы введение нового стиля в церковную жизнь последовало даже в царское время и за авторитетом священной власти Государя, то и тогда это вызвало бы в народных массах весьма настойчивую оппозицию и, быть может, новый раскол «старостильников». Но в данный момент новый стиль являлся для верующего русского народа как бы «антихристовой печатью», печатью безбожной тирании большевизма, и введение его в церковную жизнь воспринималось верующим сердцем как большевизация церковной богослужебной жизни. Мало того, так как после ареста Патриарха введение нового стиля в церковную жизнь учинило самозванное обновленческое церковное управление, которое справедливо рассматривалось всеми как церковное разветвление, или, так сказать, alter ego ненавистного большевистского ГПУ, то новый стиль стал для народного сознания столь же ненавистной эмблемой ненавистных обновленцев, и введение его в церковную жизнь Патриаршей Церкви должно было неминуемо быть воспринято верующим сердцем как оскорбительная для него «обновленизация» Патриаршей Церкви, как потрясающий знак того, что и Патриаршая Церковь пошла по пути обновленчества.

Ввиду этого введение нового стиля для Патриаршей Церкви означало не что иное, как мероприятие неминуемого саморазвала, и поэтому на настойчивое требование советской власти введения в церковную жизнь нового стиля Патриарх в течение двух-трех месяцев отвечал категорическим отказом. Советская власть для своего требования представляла довольно сильную мотивировку государственно-хозяйственного характера: рабочие-де фабрик и заводов празднуют и не работают в великие церковные праздники по новому стилю (тогда большевики еще сохраняли эти праздники в своем законодательстве), но когда эти праздники наступают и по старому стилю, они массовым образом самовольно уклоняются от работы в эти дни: для государства получается громадный хозяйственный ущерб. Но и Патриарх имел со своей стороны не менее сильный аргумент для своего отказа: введение нового стиля означало откол Русской Церкви от всей Восточной Православной Церкви, от единства церковной жизни со всеми восточными патриархами и поместными церквами. И пред силой этого аргумента советская власть сочла за нужное отступить. Но ненадолго.