Анна Маркова - Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России

По каким психологическим мотивам и в каких условиях подписал Патриарх Тихон это заявление? Он, насколько я знаю, никогда и никому об этом ничего не говорил (а спрашивать его об этом было бы крайне неделикатно), но никогда он и не отрицал, что действительно подписал его, но только не раз разъяснял буквально следующее: «Я написал там, что я отныне – не враг советской власти, но я не писал, что я друг советской власти» (как потом, замечу мимоходом, это должен был сделать впоследствии митрополит Сергий).

Большевикам казалось, что главная притягательная сила Патриарха для русского народа заключалась не в церковной области, а в политической: именно в том, что Патриарх был для него носителем и идейным вдохновителем монархических идей и стремлений. И они посему были убеждены, что после такого публичного отречения от этих идей и от враждебного отношения к советской власти все противники советской власти (а таковыми были, по их убеждению, все искренно верующие люди) увидят здесь полную измену их идеалам и стремлениям и решительно отвернутся от Патриарха и в церковном отношении – и Патриарх, выйдя из заключения, не сможет найти себе среди верующих и духовенства сколько-нибудь значительного количества приверженцев. Тем более, что этим приверженцам угрожала бы суровая кара за связь и сношения с находящимся под судом, сознавшимся в своих преступлениях и ожидающим сурового приговора государственным преступником. В церковном же отношении всякая притягательная сила Патриарха, по расчетам советской власти, была в корне уничтожена авторитетом «собора» 1923 года, так что и с этой точки зрения, казалось им, нельзя было ожидать, чтобы Патриарх после своего условного освобождения нашел себе сколько-нибудь значительное количество приверженцев.

Выпуская Патриарха на свободу с такими именно перспективами, советская власть не сочла нужным при освобождении обусловить ему какие-либо ограничения для его дальнейшей церковной деятельности. Наоборот, в полной уверенности, что теперь Патриарх и политически, и церковно умер для народа, что он теперь окончательно бессилен создать вокруг себя какую-либо церковную организацию, советская власть устно (устами представителя ГПУ Тучкова) объявила ему, что он по освобождении свободен в области церковной жизни предпринимать все, что найдет нужным.

Однако советская власть просчиталась в своих расчетах, ибо не учитывала, как безбожная, одного, и решающего, фактора в церковной жизни – именно того, что Дух Божий правит Церковью. Случилось совсем не то, что советские властители ожидали по чисто человеческим расчетам.

«Покаянное заявление» Патриарха, напечатанное в советских газетах, не произвело на верующий народ ни малейшего впечатления. Без малейшей пропаганды весь верующий народ, как один человек, каким-то чудом Божиим, так формулировал свое отношение к этому «покаянному заявлению»: «Это Патриарх написал не для нас, а для большевиков». «Собор» же 1923 года ни на один момент не имел для верующего народа ни малейшего авторитета: все хорошо понимали, что вся затея этого «собора» – просто проделка советской власти, никакой церковной значимости не имеющая.

В результате своего просчета советская власть очутилась перед совершенно неожиданным для нее фактом: подавляющая масса верующего народа открыто приняла освобожденного Патриарха как своего единственного законного главу и руководителя, и Патриарх предстал пред глазами советской власти не как возглавитель какой-то незначительной кучки верующих, а в полном ореоле фактического духовного вождя верующих народных масс. Опираясь на данное ему, хотя и устно, разрешение свободной церковной деятельности, Патриарх начал организовывать Церковное Управление: созвал временный Святейший Синод из трех архиереев: епископа Илариона, архиепископа Серафима Тверского (Александрова) и Тихона Уральского – и восстановил деятельность прежнего состава Московского Епархиального Совета под председательством профессора протоиерея В. Виноградова, принимавшего также участие и в некоторых важнейших заседаниях Святейшего Синода. Но так как советская власть уже признала законным церковным управлением всей Русской Православной Церкви самозванное обновленческое церковное управление, то это Патриаршее Управление, с точки зрения советской власти, являлось нелегальным контруправлением, не имеющим права на существование, а сам Патриарх в официальных советских органах печати «Известия» и «Правда» именовался уже «бывшим Патриархом». Это «нелегальное» Патриаршее управление советская власть не решилась ликвидировать, с одной стороны, в силу данного Патриарху устного обещания свободы церковной деятельности, а с другой стороны, чтобы не скомпрометировать себя в глазах Западной Европы, внимательно следившей за той свободой, которую советская власть дала Патриарху в угоду общественному мнению европейских народов. Однако и примириться с фактом возрождения и укрепления патриаршей власти Патриарха Тихона советская власть никак не хотела и потому начала в лице начальника церковного отдела центрального ГПУ Тучкова скрытую закулисную, но беспрерывную подрывную работу, с целью взорвать патриарший авторитет и Патриаршее Управление изнутри. Отношение Тучкова к Патриаршему Управлению – это было нечто вроде игры кошки с мышкой. С одной стороны, он дает постоянно чувствовать Патриаршему Управлению то, что оно и без того хорошо чувствовало и сознавало, а именно: что оно – нелегальная организация, не имеющая в Советской России права на существование, и потому в любой момент ГПУ при малейшем неудовольствии может это управление закрыть и всех членов его переарестовать. А с другой стороны, тот же Тучков ультимативно предъявляет к нему требования о проведении в церковную жизнь различных мероприятий, и притом таких, проведение которых равносильно было актам сознательного саморазвала, самоуничтожения. Каждое такое требование сопровождалось обещанием дарования легализации в случае исполнения и угрозами разгона, уничтожения органов Церковного Управления и ареста всех его членов – в случае неисполнения. Под постоянным гнетом таких неприемлемых к исполнению требований ни один член Патриаршего Управления, идя утром в Управление, не мог быть уверен, что он не будет там арестован за участие в нелегальном учреждении или что он не найдет патриаршее помещение уже запечатанным. Под таким же страхом находились и все посетители Патриаршего Управления. Помимо того, Тучков время от времени вызывал к себе в помещение ГПУ то одного, то другого члена Управления, а прежде всего архиереев, и требовал от них согласия на проведение того или другого его требования, и в случаях несогласия арестовывал на одну, две или три ночи. И такая игра «кошки с мышкой» с Патриаршим Управлением продолжалась до самой кончины Патриарха.