Анна Маркова - Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России

Ввиду этого введение нового стиля для Патриаршей Церкви означало не что иное, как мероприятие неминуемого саморазвала, и поэтому на настойчивое требование советской власти введения в церковную жизнь нового стиля Патриарх в течение двух-трех месяцев отвечал категорическим отказом. Советская власть для своего требования представляла довольно сильную мотивировку государственно-хозяйственного характера: рабочие-де фабрик и заводов празднуют и не работают в великие церковные праздники по новому стилю (тогда большевики еще сохраняли эти праздники в своем законодательстве), но когда эти праздники наступают и по старому стилю, они массовым образом самовольно уклоняются от работы в эти дни: для государства получается громадный хозяйственный ущерб. Но и Патриарх имел со своей стороны не менее сильный аргумент для своего отказа: введение нового стиля означало откол Русской Церкви от всей Восточной Православной Церкви, от единства церковной жизни со всеми восточными патриархами и поместными церквами. И пред силой этого аргумента советская власть сочла за нужное отступить. Но ненадолго.

В том же 1923 году произошло в жизни Восточной Православной Церкви событие, которое дало советской власти возможность устранить в сознании Патриарха и Патриаршего Управления этот, казалось, непреодолимый против нового стиля аргумент, именно: «Всеправославный церковный конгресс» в Константинополе под председательством тогдашнего Константинопольского Патриарха Василия. На этом конгрессе, как известно, большинством было принято решение ввести новый стиль в богослужебную жизнь Православной Церкви. Советская власть постаралась заполучить от Патриарха Василия официальную копию этого постановления и вручила его Патриарху Тихону, но, конечно, намеренно не сообщила, что это постановление конгресса фактически было принято не всеми Восточными Патриархами и Патриархатами. Патриаршее же Управление, оторванное от каких-либо прямых сношений с прочими поместными Церквами, не имея возможности получения каких-либо и каким-либо образом известий о церковной жизни за пределами Советской России, ничего вообще об обстоятельствах, связанных с этим конгрессом, не знало. Вследствие этого и Патриарх, и Патриаршее Управление, получив официальную копию означенного постановления, почувствовали себя перед угрозой двух чрезвычайных опасностей. С одной стороны, они лишились единственного веского в глазах советской власти аргумента против нового стиля – ссылки на православный Восток и всю Православную Церковь – и теперь остались безоружными против обвинения, что они отказываются от введения нового стиля исключительно по «контрреволюционным» мотивам. С другой стороны, встала другая, и еще более грозная, опасность – и уже чисто церковного характера: опасность отрыва Русской Церкви от единства церковной и богослужебной жизни со всей остальной Православной Церковью, которая, как вытекало для Патриаршего Управления из текста постановления Всеправославного Конгресса, уже приняла новый стиль, и этот стиль теперь мог быть законно представлен и верующему русскому народу не как безбожный и обновленческий, а как освященный авторитетом всей Православной Церкви. Под угрозой этих двух серьезнейших опасностей и опираясь на мнимо общецерковный авторитет конгресса, Патриарх и Патриарший Синод в сентябре 1923 года постановили неотложно принять новый стиль в церковную жизнь, но ввести его так, чтобы предстоящий Рождественский пост фактически обнимал полностью законный срок – 40 дней и поэтому фактически начался 15 ноября уже по новому стилю (2 ноября по старому).

По поручению Патриарха епископ Иларион составил соответствующее патриаршее послание, где введение нового стиля мотивировалось ссылкой на постановление Всеправославного Конгресса, возглавленного Константинопольским Патриархом, и необходимостью сохранять единство богослужебной жизни со всей Православной Церковью, уже принявшей новый стиль. Опубликование этого патриаршего послания последовало 1 октября ст. ст., в праздник Покрова Божией Матери при патриаршем служении в Московском Покровском монастыре. До самого момента «запричастного стиха» никто из сослуживших Патриарху не знал, кому он поручит прочтение своего послания. Все полагали, что громогласному протодиакону. Но вот Патриарх вдруг подозвал старейшего по положению из сослуживших ему иереев – председателя Епархиального Совета проф. протоиерея Виноградова и, вручив ему рукописный (единственный в этот момент) текст послания, предложил ему тотчас прочесть послание перед народом. Обладая слабым голосом, отец Виноградов пытался отказаться, ссылаясь на то, что при слабости голоса и плохой акустике громадного храма мало кто услышит его чтение. Но Патриарх с обычной ему улыбкой возразил: «Ну это ничего, ничего, прочитайте вы, прочитайте». В результате недостаточно громкого чтения отца Виноградова только передние ряды богомольцев могли, и только частично, расслышать кое-что из послания; до подавляющей же массы богомольцев долетали только отдельные слова, из которых она могла лишь понять, что речь идет о новом стиле; а что именно о нем здесь возвещалось – осталось для нее неясным. Может быть, и даже вернее всего, благодаря именно этому народная масса, переполнявшая храм, никак не реагировала на послание ни в храме, ни около него. Но некоторые из духовенства за последовавшей после богослужения торжественной трапезой шутя говорили отцу Виноградову: «Ну, хорошо, что вы так читали, что трудно было расслышать и понять, а то нашлось бы немало ревнителей старого стиля, которые вас непременно побили бы, считая, что вы от себя это читали». После, в частной беседе, он спрашивал Патриарха: «Почему вы настаивали, чтобы я именно читал ваше послание, тогда как вы хорошо знаете, что у меня голос слишком мало подходит для такого всенародного чтения?» Патриарх с улыбкой ответил: «Это ничего, ничего… Вы не беспокойтесь об этом». Впечатление было такое, что и сам Патриарх опасался нежелательной реакции на послание из среды присутствовавшей в храме народной массы.

Итак, патриаршее послание о новом стиле было в Покровском монастыре таким образом торжественно оглашено, но до народа, собственно, не дошло, а оно имелось и осталось только в Патриаршем Управлении, и то только в одном, единственном рукописном экземпляре. Чтобы фактически ввести новый стиль в церковную жизнь, возможно менее безболезненно, необходимо было, чтобы послание было напечатано и разослано епархиальным архиереям при указах Святейшего Синода, и по всем приходам всех епархий – при указах соответствующих Епархиальных управлений, и притом с таким расчетом времени, чтобы экземпляры послания и сопроводительные указы дошли всюду своевременно, то есть не позже, по крайне мере, 1 ноября ст. ст. – 14 ноября н. ст.; иначе Рождественский пост не мог бы фактически начаться 15 ноября по н. ст. Патриаршее Управление имело все основания опасаться, что верующие народные массы решительно откажутся праздновать праздник Рождества Христова, прежде чем исполнится законное число (40) дней Рождественского поста. Так как для прохождения указов Святейшего Синода до архиереев, а от архиереев епархиальных указов до благочинных, от благочинных по приходам требовалось времени не менее 10 дней, то рассылка указов Святейшего Синода должна была быть произведена не позже как за десять дней до 14 ноября н. ст. – самого позднего дня своевременного объявления в приходах начала Рождественского поста. Ввиду этого Патриаршее Управление должно было уже к 1–3 ноября иметь в своем распоряжении все печатные экземпляры патриаршего послания. Но этого-то как раз и не случилось. И это обстоятельство повлекло отмену нового стиля.