100 великих филологов - Борис Вадимович Соколов

отвергнуть, приведя контраргументы. Однако в очень большом количестве случаев такой возможности нет. Поэтому, мне кажется, очень полезно привлечь внимание к тому, что в одном тексте на самом деле мы находим напластование разных текстов, допускающих различные толкования, и кроме автора, находящегося в небытии, нам никто не может открыть единственно верное из них… Высокая литература живет тем, что открывает, если не каждому поколению, то каждой эпохе, нечто свое. В этом свойстве художественного текста заключается его мощь. Он живет уже не в том, кто породил его и кто ушел из этого мира, а в сознании читателей…» Топоров является автором более 1700 научных работ, в том числе книг «Санскрит» (соавтор Вяч. Вс. Иванов) (1960), «Локатив в славянских языках» (1961), «Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья» (соавтор О.Н. Трубачев) (1962), «Исследования в области славянских древностей: Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов» (соавтор Вяч. Вс. Иванов) (1974), «Прусский язык» (т. 1–5, 1975–1989, издание не завершено), «Ахматова и Блок: (К проблеме построения поэтического диалога: «блоковский» текст Ахматовой)» (1981), «Неомифологизм в русской литературе начала XX века: Роман А.А. Кондратьева «На берегах Ярыни» (1990), «Пушкин и Голдсмит в контексте русской Goldsmithian’ы: (к постановке вопроса)» (1992), «Эней – человек судьбы: (к «средиземноморской» персонологии). Ч. 1» (1993), «О мифопоэтическом пространстве: Избранные статьи» (1994), «Бедная Лиза» Карамзина: Опыт прочтения: К двухсотлетию со дня выхода в свет» (1995), «Святость и святые в русской духовной культуре» в 2 томах (1995–1998), «О «блоковском слое» в романе А. Белого «Серебряный голубь» (1996), «Предыстория литературы у славян: Опыт реконструкции: Введение к курсу истории славянских литератур» (1998), «Странный Тургенев: Четыре главы» (1998), «Петербургский текст русской литературы» (2003), «Из истории петербургского аполлинизма: его золотые дни и крушение» (2004), «Исследования по этимологии и семантике» в 4 томах (2004–2010), «Мировое дерево: Универсальные знаковые комплексы» в 2 томах (2010) и др.

Сергей Георгиевич Бочаров

(1929–2017)

С.Г. Бочаров

Советский и российский литературовед Сергей Георгиевич Бочаров родился 10 мая 1929 года в Москве. В 1952 году он окончил филологический факультет, а в 1955 – аспирантуру филологического факультета МГУ. В 1956 году Бочаров защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата филологических наук «Психологический анализ в сатире». С 1956 года ученый являлся научным сотрудником Отдела теории литературы ИМЛИ АН СССР, после 1991 года – ведущим научным сотрудником. Сергей Георгиевич Бочаров умер 6 марта 2017 года в Москве и был похоронен на Митинском кладбище. Он был лауреатом премии фонда «Литературная мысль» (1995), премии журнала «Новый мир» (1999), первым лауреатом Новой Пушкинской премии (2006), лауреатом Литературной премии Александра Солженицына (2007). Бочаров был членом Союза писателей с 1968 года.

Бочаров занимался творчеством Александра Пушкина, Евгения Баратынского, Льва Толстого, Николая Гоголя, Федора Достоевского, Андрея Платонова, Константина Леонтьева, Владислава Ходасевича и др., а также написал литературно-научные мемуары о М.М. Бахтине, одном из первооткрывателей философии которого он стал. Литературовед А.В. Марков так охарактеризовал вклад Бочарова в изучение наследия Бахтина: «Один из первооткрывателей философии М.М. Бахтина, Бочаров понял «большое время», о котором говорил Бахтин, не просто как преодоление предрассудков эпох, даже не как свободное суждение о действительном содержании жизненного мира, но как время, в котором мир успевает сказать о себе. Это может быть очень индивидуальный мир, мирная жизнь частного человека, или мир великого писателя, или мир собеседования, или мир слова, открытого «городу и миру», – всякий такой мир должен успеть сказать о себе, не будучи заглушен насилием поспешных выводов. Это не эпохальные миры «литературных изгнанников», по Розанову, а скорее размышления вернувшихся из изгнания». Бочаров утверждал: «Сюжетом презрения русская литература готовила материалы для исторического прогноза на близкое будущее. К вопросу о тех неразрешимых противоречиях человеческой природы, поименованных Инквизитором, в конечном счете сводилось главное все. Историософия сводилась к антропологии. Человек оценивался заново на пороге XX века, и ожидания были немалые. «Человек весь пришел в движение, весь дух, вся душа, все тело захвачены вихревыми движениями; в этом вихре революций политических и социальных, имеющих космические соответствия, формируется новый человек», – декламировал в 1919 году Александр Блок. В ответ мы имеем в итоге нашего века осадок от вихревого движения в виде русского советского человека как человеческой породы действительно исторически новой; каноническое в советское время сочетание «русский советский», видимо, надо признать исторически точным (что не означает, что русский человек растворился в советском или неразличимо с ним слился; нет, русский человек сохранился на наше русское будущее, но в некрасивом симбиозе – во многом и до сих пор – с образовавшимся за почти столетие человеком советским). В ответ мы имеем все те же и так же по-прежнему неразрешимые исторические противоречия человеческой природы («до Нового Иерусалима», разумеется, неразрешимые – вспомним Раскольникова). В ответ мы имеем неслыханные во всей прошедшей истории ужасы века, необъяснимые вне привлечения к пониманию той категории презрения к человеку и человечеству, к которой недаром так приковалось внимание наших умов с начала уже позапрошлого века как к явлению исторически новому, несмотря на его как будто вневременной характер; имеем практическую реализацию в размерах неслыханных формулы Достоевского из черновых тетрадей: «власть и право презрения». Ученый так определял профессию филолога: «Нескромно буду утверждать, что филолог – это писатель, и если он не работает с собственным словом, то и исследуемое литературное слово ему не откроется; может быть, он и литературовед, но он не филолог…. Филологическое дело – занятие личное, как писательство. Согласимся, что наша филологическая история имеет своих художников (художников слова!), и они-то определяют ее лицо». Он считал, что филологическое исследование должно быть «продолжением самой литературы, необходимым ей для самопонимания». Бочаров отмечал: «В современном литературоведении все чаще разбор отдельного произведения становится задачей методологической. Особенное значение приобретает самый подход к произведению: как подойти к нему, чтобы оно раскрывалось в исследовании? – ибо при ложном, неадекватном подходе произведение закрывается и исследователь получает лишь мнимые решения. Очевидно при этом, что в разных случаях подход не может быть единообразным. В настоящей статье рассматривается произведение, в котором особую роль играет универсально значащее слово, охватывающее широкий круг содержания и как бы основополагающее для произведения в целом. Таким словом является «мир» в «Войне и мире» Толстого. Русское слово «мир», как известно, чрезвычайно богато значениями. Совершенно неповторимым образом смысловая емкость этого слова соединяется с широтой содержания книги Толстого. На этом слове немалое строится во внутренней организации книги; наблюдение этого слова в толстовском тексте, кажется, позволяет ориентироваться в структуре книги, размыкает ее с определенной существенной стороны. В поворотах значений толстовского «мира» в тексте нам открываются внутренние членения в структуре «Войны и мира». Но очевидно, что этот метод проникновения в произведение через слово, которому в тексте принадлежит особая