Безголовое дитё - Светлана Георгиевна Семёнова
«Поубивает, — подумала я с гордостью за маму, — На медали же Сталин. Он всех поубивает!»
Под пиджаком тоже красота — новое синее платье из штапеля в меленьких разноцветных цветочках. Юбка — полный клёш! Два маминых старых довоенных платья были полу-клёш и уже вышли из моды. А юбка этого нового платья была так широка, что можно было сомкнуть края подола над головой. Представляя, как довоенные платья прямо на вешалках куда-то уходят из моды, и как мама на демонстрации вдруг ка-ак снимет с себя американский пиджак и ка-ак всех поубивает, я весело шагала рядом с самой красивой мамой на свете. Саму демонстрацию я не запомнила. В памяти остался солнечный жаркий день, звуки духового оркестра, толпы нарядной публики с веточками белых бумажных цветов. Все радуются, поют и кричат непонятные слова — «да здравствует, да здравствует!».
ИГРА В ЗОЛУШКУ
Вечером мама поехала на концерт, а я до темноты сидела на подоконнике и «читала книги». Читать, конечно же, я ещё не умела. Я водила пальчиком по строчкам и делала вид, что читаю. На самом деле я с умным видом пересказывала знакомые сказки. Больше всех сказок из тех, что нам читала Жанна на старой квартире, мне нравилась сказка «Золушка». И вечера не проходило, чтоб я её не «читала».
В этот праздничный первомайский вечер совершенно случайно придумалась новая игра. Я вытащила из-под кровати давно забытый веер с павлинами и представила себе, что это волшебная палочка доброй Феи из сказки о Золушке. Надев халат-кимоно и шляпу с подсолнухом, я представила себя этой Феей. Когда волшебная палочка-веер раскрылся и на нём появился прекрасный павлин, всё вокруг будто преобразилось. Мгновенно перебежав в другую комнату, быстро-быстро переоделась в мамину американскую комбинацию розового цвета, на голову примостила снятую с подушки кружевную накидку, завязала на макушке узлом и спустив её по спине в виде фаты, появилась в первой комнате уже в роли преображённой Феей Золушки. Поклонилась табуретке — это был король. Потом с табуреткой, то есть с королём, стала кружиться вокруг стола, напевая весёлую песню Наталки, только без слов — я ведь Золушка, а не какая-то там Наталка! Вторая наша табуретка, которая поновее, представилась мне принцем. Когда я танцевала с табуреткой-принцем, мне показалось, что мои щёки покраснели. В следующий момент я поставила табуретку-принца в угол, а сама, схватив половник, пробила им по алюминиевой миске для мытья посуды двенадцать раз и зловещим шёпотом произнесла:
— Убегай, убегай! А то опять станешь замарашкой! Принц увидит и разлюбит тебя!
— Ах! — воскликнула я и в страхе прижала руки к голове.
Убегая из кухни, я дрыгнула ногой и сбросила сандалик под стол.
Май подходил к концу. У младших школьников наступили каникулы. Двор оживился детьми. Хлопцы наперегонки гоняли колёса, а девчонки вытаскивали во двор разные игрушки — мячики, скакалки; играли в домик, в детский сад, в ресторан, делали салаты из сочной зелёной травы. Я тоже хотела присоединиться к их играм, но меня никто не звал, потому что я брехуха. Одиноко погуляв по двору, я возвращалась домой и снова играла «в Золушку». Бегая из комнаты в комнату, я так отрепетировала переодевания и слова всех персонажей, что уже могла с успехом выступать в театре. Очень хотелось показать мою игру девчонкам, Ритке и Эльке, но я боялась ошибиться. Вдруг они знают сказку про Золушку! А я что-нибудь опять перепутаю, как с Маленьким Мухом.
ДИРИЖЁР
Перемирие с девчонками состоялось только через год. А это лето вошло в мою память как неожиданное предательство мамы. В это лето я разлюбила её и с новой силой стала скучать по Бабуне. Мне становилось страшно от того, что я, закрыв глаза, больше не могла, как раньше, в минуты ссор с мамой, чётко представить лицо Бабуни. Я так старалась остановить в своём воображении уплывающее куда-то в сторону родное лицо, но оно всегда исчезало. Я только и успевала, что разглядеть седую прядь её волос и кончик её остренького носика, словно клювик у курочки.
«Если мы с мамой не поедем в отспуск к Бабуне, то я заскучаю так, что совсем умру» — с отчаянием думала я.
Мама пришла с дневной репетиции и, войдя в комнату, швырнула свою сумку на кровать, села на табуретку и, безвольно опустив руки на колени, громко разрыдалась.
— Отпуск! Отпуск! Опять брехня!
— Почему, мамочка? — мои ноги подкосились от страшного предчувствия.
— А потому! Море откладывается! Мы едем на сельские гастроли! Будем плавать в речках! Отпуск в августе!
Я рухнула на кровать, отвернулась к стенке, закрыла глаза, пытаясь увидеть внутренним зрением Бабунино лицо, чтоб попрощаться с ней. Я точно знала, что сегодня ночью умру. Я давно это знала.
Утром мы с мамой собирали вещи.
Первое село, где театр открывал гастроли, называлось Каменка. Выходя из обшарпанного автобуса, который вёз нас от станции Знаменка до Каменки, я услышала странное слово декабристы. Это слово произнёс Игорь Палыч. Сказал, что декабристы жили тут в гробе и ругали царизм. Это слово как-то соединилось в моей голове с дикобразами из Жанниной книги про редких животных. Там был изображён огромный ёж с длинными торчащими во все стороны иголками. Мальчишки предположили, что это такой сказочный ёж. Но Жанна объяснила нам, что такой ёж называется дикобраз и водится он в далёкой-предалекой стране. Значит, тут в Каменке в каком-то гробе жили какие-то колючие люди, которые не живут в домах, не спят, не едят, а очень любят сидеть в каменном гробе и ругать какой-то, как сказал Игорь Палыч, царизм.
На следующее утро артистов повели на экскурсию, и я узнала, что декабристы
