Таким был Саша Гитри - Жан-Филипп Сего
Что делать? Однажды Гитри были почти готовы уехать из Дакса в Кап-д'Ай. Потом захотели снять дом в Тулузе, который раньше занимал Поль Рейно (Paul Reynaud). Но он был уже сдан. Тогда они остались в Даксе, ожидая, что будет дальше.
22 июня, прекрасным вечером, Гитри вернулись после короткой прогулки, Саша никогда не был хорошим ходоком. В вестибюле отеля «Le Splendid» была установлена радиоточка, этим же вечером большая часть клиентов в полном молчании собралась у приёмника. Слышно было только один голос, это говорил маршал Петен (Pétain), председатель Совета министров Франции, который объявил стране, что необходимо запросить перемирие. По его мнению, другого выхода нет.
--------------------------------------------------------------
(*Речь Петена о необходимости прекращения боевых действий: «Сегодня я с тяжёлым сердцем говорю вам, что необходимо прекратить боевые действия...» и о том, что он вместе с противником ищет «способы положить конец боевым действиям», была произнесена по радио в 12:30 17 июня из Бордо. 22 июня 1940 года в 18:50 генерал Шарль Хюнтцигер (Charles-Leon-Clement Huntziger) поставил подпись под текстом Компьенского перемирия. Так что — вечером 22-го могли объявить о Компьенском перемирии, а не уговаривать французов сдаться в момент подписания. — Прим. перев.).
--------------------------------------------------------------
Женевьева вспоминает: «Саша подошёл ко мне. Взял меня за руку и судорожно сжал. И у всех нас появились слёзы на глазах. Мы были растеряны и разбиты горем. Страх парализовал нас».
Франция унижена подписанием этого перемирия у Ретонд в Компьенском лесу. Текст состоит из двадцати трёх статей и предусматривает, в частности, оккупацию обширной северной территории; расходы по оккупации будет нести Франция, а французские военнопленные останутся таковыми до подписания мира.
В Даксе ждут немцев.
И вот они с триумфом входят в маленький городок, ритмичным шагом под оглушающую музыку. Из гостиной номера Гитри наблюдают за происходящим. Мадам Шуазель присоединилась к ним. Она рассказывает: «Внезапно [Саша] почувствовал себя плохо. Он взял голову в руки, слегка покачиваясь, сделал несколько шагов и растянулся на кровати. Мы ничего не понимали. Он ничего не отвечал на наши встревоженные вопросы. Женевьева хотела послать за доктором, вдруг он взглянул на нас затравленно и бросил, повторяя, театральное: "Там... Это ужасно!" — Он потирал живот, извиваясь на кровати: "Там… на груди, у меня продолжает маршировать целая дивизия"».
Всех гостей со второго этажа отеля «Le Splendid» немедленно просят покинуть помещение, так как там размещается комендатура. Саша принял решение — надо уходить! Выбор остался прежним — Кап-д'Ай или Париж. Саша решает обратиться за советом к Анри Бергсону. Философ ни минуты не колеблется:
— Саша, это же очевидно! Париж, конечно! Париж, где вся ваша жизнь и который дал вам всё! Я также собираюсь добраться до Парижа после короткой остановки в Туре, чтобы узнать, стоит ли ещё мой дом.
И он любезно просит Мэтра попытаться получить для него пропуск, чтобы он смог покинуть Дакс.
Саша Гитри был в глубокой задумчивости, когда, пересекая вестибюль, заметил группу офицеров. Он тут же направился к ним со своими двумя жалкими пропусками, чтобы их завизировать. Один из них отходит от группы и идёт к Мэтру.
— Доброе утро, мсьё. Мсьё Гитри, полагаю?..
— Да, мсьё.
— Очень хорошо. А этот другой человек, о котором вы заботитесь — знаменитый философ?
— Совершенно верно.
— Только пропуска, которые вы мне дали, совершенно бесполезны! Я передам вам действующие чуть позже.
Саша в глубине души удивлён замечанию Анри Бергсона, что немец наверняка знает, что «знаменитый философ» — израэлит. Но чего Гитри не знает, так это того, что в том же отеле остановился ещё один философ, немец, профессор в гражданской жизни, прекрасно говорящий по-французски и командующий подразделением, размещённым в этом заведении. И что этот философ не кто иной как его собеседник.
Хотя Бергсон был сыном польского еврея, этот офицер заявил мсьё Барбу, владельцу «Le Splendid», что «этот человек — величайший из ныне живущих философов».
На следующий день Саша в сопровождении Альбера Виллеметца решает отправиться по дороге в Байонну, чтобы встретиться с представителем государства в лице супрефекта. Последний принимает их в своём рабочем кабинете, где собрались президент SNDTP (Syndicat national du théâtre privé) Робер Требор, президент Союза искусств Саша Гитри, Альбер Виллеметц, как представитель Мориса Лемана (Maurice Lehmann)[94] и Бенуа-Леона Дейча (Benoît-Léon Deutsch), директоров крупнейших парижских театров.
Это собрание преследовало только одну цель: выяснить, можно или нет вновь открыть театры Парижа в то время, когда столица оккупирована немецкими войсками?
Требор, прибывший из Бордо, где всё ещё находится правительство, сообщает им, что Альбер Лебрен, так же как Камиль Шотан (Camille Chautemps) или Лаваль как один считают, что раз «перемирие подписано», то каждый должен вернуться на свой пост и дальше приносить пользу. Тем более что, по некоторым сведениям, некие лица, которых можно квалифицировать как «жульё», готовы завладеть парижскими театрами, если те не откроются в самое ближайшее время.
Поэтому на этой встрече было решено, что Саша Гитри вернётся в столицу как можно скорее, чтобы прощупать почву. Он немедленно принимает эту миссию и воспринимает её и как признание своей проницательности.
Гитри возвращается в Дакс, чтобы подготовиться к отъезду, который состоится на следующий же день. В тот же день, вскоре после обеда, Гитри было доставлено письмо. Это было «приглашение» для супругов с просьбой на следующий день посетить генерала и его офицеров «на чашечку кофе»! Кроме того, было оговорено, что эта «светская встреча» даст возможность «утрясти» некоторые необходимые детали их возвращения в Париж. Тонкий шантаж.
— Хорошо, мсьё. Но чтобы всё было ясно: я рассматриваю это приглашение как... вызов. Мне необходимо уточнить это, учитывая сложившиеся обстоятельства. И вы, пожалуйста, сообщите своему генералу, что я всё ещё не понимаю, почему именно я должен играть посланника французов, собравшихся здесь. Так что у меня нет выбора, но для меня это настоящая пытка.
Несколько театральный диалог, который, однако, не скрывает настоящего беспокойства.
Вернувшись в свои апартаменты, Саша выпаливает:
— Очень плохой, мадам Шуазель, очень плохой... несносный... этот кофе!
Женевьева, свидетельница сцены, в своих мемуарах больше ничего не пишет.
Именно в Даксе Саша определит своё поведение на ближайшие годы. В результате этой первой встречи лицом к лицу с врагом он понял, что сама по себе военная победа их не интересует. Для него очевидно — немцы хотят промыть мозги французам от их собственной культуры, для того, чтобы коварно заместить её культурой немецкой! В этом и кроется «смертельная опасность». Позже Гитри признал, что одно это «прозрение» могло заставить его принять решение вернуться в Париж.
Да, это «откровение» будет направлять поведение Гитри, подкрепляя его тремя идефикс.
Во-первых, Франция есть и должна оставаться Францией, страной просвещения, страной терпимости и свободы, уникальной
