Джордж Бьюкенен - Мемуары дипломата

16 апреля.

"Вчера я посетил князя Львова, которого застал в весьма оптимистическом настроении. Когда я серьезно обратил его внимание на состояние армии, он спросил меня о причинах моего пессимизма. Я сказал ему, что, тогда как министры постоянно уверяют меня, что армия теперь будет оказывать нам гораздо большие услуги, чем это было при империи, наши военные атташе, посетившие петроградские полки и говорившие с офицерами, возвратившимися с фронта, держатся противоположного взгляда. На основании того, что они мне говорят, я опасаюсь, что если только не будут немедленно приняты меры к недопущению социалистических агитаторов на фронт, то армия никогда не будет в состоянии принимать действительное участие в войне. Меня также очень озабочивает то обстоятельство, что правительство, повидимому, не в состоянии избавиться от контроля Совета рабочих и солдатских депутатов. Львов успокаивал меня, указывая, что единственными двумя слабыми пунктами на фронте являются Двинск и Рига. Армия в общем здорова, и попытки агитаторов разрушить ее дисциплину будут безуспешны. Правительство может рассчитывать на поддержку армии, и даже петроградский гарнизон, подобно войскам на фронте, предлагал разогнать Совет рабочих депутатов. Однако, прибавил он, этим предложением правительство не могло воспользоваться, не подвергаясь обвинению в том, что оно замышляет контр-революцию.

Я не могу разделять оптимизма, с которым князь Львов и его коллеги смотрят на положение. Революция привела во временное бездействие машину управления, и во многих административных ведомствах царит дезорганизация. Война внушает мало энтузиазма, и социалистическая пропаганда усилилась благодаря прибытию новых анархистов из-за границы. Я говорю только о Петрограде, но Петроград в настоящее время правит Россией и, повидимому, будет править еще в течение некоторого времени.

Ссылаясь на выражение "мир без аннексий", вошедшее в резолюцию, принятую съездом рабочих депутатов, Львов заметил, что в нее можно вложить любой смысл, какой мы хотим, напр., освобождение от ига неприятеля.

Я имел продолжительный разговор в субботу с О'Греди и Торном, - двумя нашими рабочими делегатами. Они произвели на меня превосходное впечатление, и я надеюсь, что они будут в состоянии принести некоторую пользу. Однако крайние социалисты не очень доступны заграничным влияниям".

Среди вновь прибывших анархистов, на которых я обращал внимание в приведенном письме, был Ленин, приехавший в запломбированном вагоне через Германию. Он появился публично в первый раз на собрании социал-демократической партии и был плохо принят. Он поселился без разрешения, но и без какой бы то ни было помехи со стороны правительства во дворце известной балерины Кшесинской, и когда мы ездили по вечерам на острова, то иногда видели его или одного из его последователей, произносящих речь с балкона перед толпой.

23 апреля.

"В некоторых местах фронта германские солдаты братаются с русскими и пытаются довершить дело, начатое социалистами, побуждая их убивать офицеров. Но, как ни тревожно состояние армии, я боюсь, что если мы предпримем здесь коллективное выступление и будем угрожать приостановкой доставки какого бы то ни было военного материала в случае, если не будет немедленно подавлена разрушительная пропаганда, мы сыграем только в руку социалистов, утверждающих, что если союзники оставят Россию без военного снабжения, то у нее не будет никакого иного выхода, как заключение мира.

Керенский вчера вечером присутствовал в посольстве на обеде вместе с Торном и О'Греди, и я совершенно откровенно высказал ему во время длинной беседы, почему моя вера в армию и даже во Временное Правительство поколебалась. Он соглашался с достоверностью приведенных мною фактов, но сказал, что он знает свой народ и что он надеется только на то, что германцы не будут долго откладывать наступления, потому что раз начнутся бои, армия воспрянет духом. Он сказал, что хочет сделать войну национальной, как в Англии и во Франции. Он не видит опасности свержения Временного Правительства, так как лишь незначительное меньшинство армии стоит на стороне Совета. Он прибавил, что коммунистические доктрины, проповедуемые Лениным, лишили социалистов почвы.

В настоящее время для нас будет лучше ограничить свои выступления индивидуальными представлениями со стороны союзных послов. Если результаты боев покажут, что армия деморализована, то тогда мы должны будем прибегнуть к какому-нибудь совместному выступлению.

Терещенко сказал мне сегодня утром, что Совет напуган анархическими речами Ленина и стал более уступчивым.

Я имел с ним небольшую беседу относительно Константинополя. Он сказал, что он никогда не был сторонником постоянной оккупации Константинополя Россией, потому что это было бы чистым проигрышем и потребовало бы большого гарнизона. Он хотел бы, чтобы Константинополь был превращен в вольную гавань, над которой Россия пользовалась бы некоторой распорядительной ? властью. Он сказал мне, что я ошибаюсь, предполагая, что князь Львов, подобно Милюкову, сочувствует аннексии Константинополя, но, к моему удивлению, прибавил, что настоящее правительство в некоторых отношениях столь же националистично, как и последнее императорское правительство. Он добавил затем, что для России интерес жизненного значения представляют другие турецкие провинции, например, Армения и Курдистан. Он, очевидно, разделяет взгляды Керенского на то, что наши соглашения относительно Малой Азии должны быть в значительной мере изменены, и что конечной целью всех наших договоров относительно Малой Азии должно быть предотвращение всякой возможности проникновения туда Германии в будущем. На мое замечание, что раз России не нужен Константинополь, то чем скорее она об этом заявит, тем будет лучше, он возразил, что Временное Правительство не полномочно отказываться от того, что обещано России, пока оно не удостоверится в желаниях народа на этот счет.

Терещенко - человек очень умный и желает помочь нам в отношении доставки обещанной пшеницы и строевого леса. У меня с ним наилучшие отношения, и я постепенно вхожу также в дружбу с Керенским, который вначале скорее относился с подозрительностью к моим действительным чувствам в отношении революции. К несчастью, он плохо говорит по-французски, но когда он обедал в посольстве, то Локкарт (наш генеральный консул в Москве), который бегло говорит по-русски, служил для нас переводчиком, и мы и мели продолжительную и откровенную беседу. Он сказал мне на прощанье, что наш разговор принесет плоды. Мне было забавно то обстоятельство, что он пришел на обед в сопровождении своего адъютанта, которого я не приглашал. Это было курьезно со стороны министра-социалиста, который никогда не носит иного костюма, кроме обыкновенной черной рабочей куртки".