Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

В такси теща спросила:

— Сколько вы дали санитарке?

— Десятку.

Она недовольно поджала губы. Но мне для своего сына ничего не было жалко. С того первого момента мои расходы на сына постоянно увеличивались.

Мой визит к профессору-изгнаннику

Вскоре я убедился, что для кандидатской диссертации нужны три параметра: надо иметь идею, надо собрать научный материал, а сверх этого надо преодолеть интриги внутри научного мира.

Однажды, после моего разговора с Языковым, доцент Винцентини читала лекцию на тему: «Лечение привычного вывиха плеча». Она рассказывала о методе операции профессора Фридланда, не упоминая, однако, что раньше он был директором нашей клиники. Идея метода заключалась в укреплении плечевого сустава созданием новой связки. Ее делали из фасции (покрытия мышц) самого больного. Сначала делался разрез вдоль бедра и сразу под кожей выкраивалась полоска из фасции, рану зашивали. Потом делали разрез над больным плечевым суставом и укрепляли его дополнительной связкой из взятой полоски фасции. Рану зашивали и накладывали гипсовую повязку на плечо. Фактически операция состояла из двух разрезов и двух частей.

Я уже несколько раз ассистировал на таких операциях, результаты были хорошие, но мне не нравилось, что больным с вывихом плеча надо делать разрез еще и на бедре. Во-первых, приходилось объяснять больным, что хотя у вас больное плечо, но сначала сделаем вам разрез на бедре; во-вторых, это удлиняло операцию; в-третьих, после разреза на ноге больным следовало неделю лежать, не вставая; в-четвертых, потом приходилось разрабатывать движения не только в руке, но и в ноге. Одним из наших больных был знаменитый футболист 1940–1950-х годов Григорий Федотов, капитан команды ЦСКА. У него много раз вывихивалось плечо, и это мешало ему играть. Профессор Фридланд сделал ему свою операцию — вывихи прекратились, но он долго не мог играть из-за разреза на бедре и никогда уже не восстановил свою спортивную форму.

Все это я обдумывал для будущей диссертации. В те годы в научных журналах стали появляться статьи о применении в хирургии пластмассовых тканей для пластических целей. Мы знали об этом из статей из-за границы — там из капрона, нейлона, тефлона и других пластмасс делались сосуды и другие искусственные ткани. Россия, как всегда, отставала — у нас еще не было тех материалов.

В конце своей лекции Винцентини спросила:

— Какие есть вопросы?

Я поднял руку:

— Можно ли вместо фасции бедра укреплять плечо искусственной пластмассовой тканью?

— Думаю, что это возможно, но никто не пробовал, — сказала она.

Я пошел за ней в кабинет:

— Ксения Максимильяновна, профессор предложил мне тему для диссертации — хирургическое лечение привычного вывиха в плечевом суставе.

— Я знаю, он сказал мне.

— Что вы думаете, если я попробую вместо фасции вшивать пластмассовую ткань?

— Идея интересная, но у нас нет такой пластмассы.

— Я постараюсь где-нибудь достать.

— В таком случае надо будет сначала делать опыты на животных.

— Я сделаю.

— Если ты сможешь сделать все это — диссертация будет интересная. Желаю удачи.

— Ксения Максимильяновна, могу я попросить вас связать меня с профессором Фридландом? Неудобно писать диссертацию по его методу, не спросив его разрешения.

Она задумалась:

— Знаешь, только это строго между нами, Фридпанд, конечно, на пять голов выше Языкова. Но с ним поступили ужасно несправедливо. В 1953 году, когда громили так называемых «врачей-отравителей», Фридланду было уже за шестьдесят. Как еврей, он мог тоже ожидать ареста. Его уговорили вступить в партию, он думал, что это ему поможет. На партийном собрании ему велели выступить с осуждением «отравителей». Большинство из них были его друзья. Как он мог выступать против них? А отказаться выступить тоже не мог как член партии. Тогда все повторяли друг за другом, что надо быть бдительными. И он тоже сказал: если бы мы были более бдительны, то эти несчастные, понимаешь — несчастные! — не сидели бы сейчас в тюрьме. От волнения он просто оговорился словом. Но собрание сразу прекратили, его вызвали в партийный комитет и предложили написать добровольное заявление об уходе. И пригрозили, что если он этого не сделает, то его просто уволят.

Он приехал в клинику поздно вечером и позвонил мне. Мы были с ним друзья (от Языкова я знал, что они были любовниками). Я сразу приехала, он меня спрашивал: что мне делать? Я твердо сказала ему — не пишите. Он говорит: мне сказали, что при добровольном уходе мне сохранят пенсию, а при увольнении меня лишат ее. Это было такое время, когда евреи всего боялись. На другой день в клинику прислали комиссию партийного комитета. Комиссия проверяла, какие он делал идеологические ошибки. Какие ошибки? — он был ученый и хирург. Но они присылали еще комиссию за комиссией, самых махровых антисемитов. Они буквально травили его, обвиняли, что он не читает газету «Правда», потому что она не лежала в кабинете. Обвиняли, что у него нет записанного текста лекций. Как будто его учебник — это не отражение его обширных знаний. Они даже вменяли ему в вину, что он оперирует заграничными инструментами. А он получал их в подарок от иностранных коллег, и инструменты были лучше советских. В конце концов они затравили его до того, что он подал заявление о добровольном уходе. Знаешь, каково это было видеть, как он в кабинете собирал свои книги и инструменты? У него было такое ужасно растерянное выражение лица — мы все навзрыд плакали в коридоре перед кабинетом.

Рассказывая, она чуть не плакала. Потом добавила:

— На его место тут же назначили Языкова, потому что он русский. Он не выступал против Фридланда, но когда через несколько дней всех «отравителей» оправдали и Фридланд захотел вернуться, то Языков не взял его обратно. Только все это строго между нами!

Помолчав, еще:

— С тех пор Фридланд не хочет видеть никого из нашей клиники. Только у меня сохранились с ним добрые отношения. Я позвоню ему и попрошу принять тебя. Поскольку ты человек новый, может быть, он согласится говорить с тобой…

И вот в назначенный час я сидел в квартире у профессора Фридланда, по учебнику которого мы все учились. Фридланда еще в 1930-е годы считали самым крупным ортопедом и пригласили работать в Москву из Казани. Он написал учебник, он предложил много своих методов операций, ему дали звание заслуженного деятеля науки.

Но теперь он был рядовым заведующим рядового отделения рядовой больницы.

Он спросил:

— Что я могу сделать для вас?