Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов
В центре, «самый кучерявый». Алушта, 1971 г.
В весёлой компании с коллегами по творческому цеху – композиторами Эдуардом Ханком и Георгием Мовсесяном. 1985 г.
– Что ж? Плавать Женя научился, насколько мне известно, за два с половиной года до кончины. А до того морской отдых был для него и в радость и в тягость. Хотя морские замашки проявлялись у него и в Москве. Помню, принёс я ему однажды зимой, по-дружески, свежей рыбы. На кухне мы с Эллой в раковину её выложили, а рыба в тепле оклемалась и давай биться. Женя музицировал до этого на рояле, а как прослышал о живых карпах на кухне, всё бросил и скорей рыбу спасать! Наполнил ванну водой, перетаскал туда карпов, стал кому-то звонить спрашивать, как еле живую рыбу «поставить на ноги», чем бы накормить, какой воды ей предложить… Весь вечер, по рассказам Эллы часа четыре, он занимался этой проблемой, буквально плескаясь вместе с карпами в ванне, пока те в конце концов не перевернулись все кверху брюхом. Только тогда интерес к рыбе угас, и композитор снова вернулся к своим творческим делам, но уже вдохновлённый морской стихией. Вечером Женя позвонил мне, поблагодарил за вкусную рыбу и одновременно посетовал на то, что она так рано сдохла. «Про море надо что-то сочинить, – задумчиво поделился соображениями композитор. – Вот Дементьев предлагает балладу о дельфине сотворить; но хочется чего-то пошире, попросторней, чтобы море сливалось с небом!..»
– …Приехал Женя в 77-м году в Ялту. Богатиков, будучи тогда каким-то боссом в Крыму – депутатом или, возможно, даже председателем Совета, – пригласил Женю отдохнуть. Ну, приехал Женя с невестой, его встретили шикарно, поселили в роскошный люкс, всё прекрасно. Тут приходит к нему кто-то из Крымской филармонии – то ли директор, то ли замдиректора – и говорит: «Женя, мы вас хорошо встретили, все вам условия создали, но вы нам за это должны самую малость: отработать пару концертов на стадионе». У Жени глаза на лоб: «Извините, я сюда не работать приехал сейчас, а отдохнуть с невестой. Для работы нужен совершенно иной настрой, а не так: с бухты-барахты!.. Тем более – как отработать? Кто мне будет аккомпанировать? У меня нет с собой ни партитур, ни клавиров!..» «Успокойтесь, Женя, – радушно заулыбался крымчанин, – инструментальный ансамбль уже готов к работе с вами. Музыканты хорошо знают ваш репертуар, что-то вы им подскажете, что-то сами себе саккомпанируете. Всё получится отлично! Вы нас тоже поймите: на концертах будут большие люди из ЦК, обкома и горкома, для вас ведь также это важно и престижно!..» Короче, филармонист Женю остудил быстро, пообещав завтра с утра прислать «Волгу», чтобы отвезти столичную «звезду» на первую крымскую репетицию. Совсем же погасила Женин пыл гостиничная дежурная по этажу, всю ночь стучавшая в дверь номера и гневно требовавшая, чтобы «девушка покинула мужской люкс – бесстыжая такая – пока её милиция не забрала». Женя решение принял резкое и, наверно, правильное: на следующий день рано утром, собрав вещи, он расплатился с гостиницей и заказал срочное такси до Феодосии, где отдыхали его московские друзья, звавшие накануне его туда же на отдых. Через 4 часа он с невестой был уже в объятьях феодосийцев и ничуть не жалел о куда более шикарных ялтинских апартаментах, чем те, которые ему предоставила гостиница «Астория». Две недели в Феодосии, «полузакрытом военно-морском городе», прошли для молодых на одном дыхании, наполненные морем, солнцем, приятными знакомствами и весёлыми пикниками.
– …Вообще-то, Женя был удивительно скромным человеком. Лично я ни разу не слыхал от него каких-то дифирамбов в свой адрес или сплетен в чужой. Он даже сам говорил про себя: «Я не завистливый и не злорадный человек и вообще в Бога верю…» Даже когда шутки или недобрые тосты вдруг произносились в адрес его врагов или недоброжелателей, он всегда ставил бокал обратно на стол и мотал головой: «Нет, этого не надо. Я за это пить не буду, Бог накажет. Он всё видит и слышит».
– Да и к жизни отношение у него было неприхотливое, но, так сказать, со вкусом. О чужих песнях, помнишь, всегда говорил примерно так: «Мне нравится. А чего?.. Всё нормально!» Отведав же самого обычного блюда, мог восхищаться: «Вкуснятина-а-а! Конец света!..» Когда я невзначай намекал, что, может быть, ему следует одеваться помоднее – в свете новых нравов и веяний, – Женя спокойно отвечал: «Лучше быть проще, и так недоброжелателей море. Зачем без толку дразнить людей всякой чепухой?» Также и на вопрос, не думает ли он себе вместо «Волги» приобрести иномарку, как у других звёзд эстрады, следовал ответ в духе предыдущего: «Будь проще – люди и деньги к тебе сами потянутся».
– Женя вообще старался быть бодрым, лёгким и приятным для окружающих, с кем бы ему ни приходилось общаться. Я, поверьте, как сейчас слышу его негромкий голос (чаще на улыбке, но бывало – и чуть грустный): «Всё что ни делается – всё к лучшему!.. Будем продолжать работать над собой»…
– Было у меня как-то грустное настроение. От начавшейся перестройки, от талонов на сахар, от «карточек покупателя»… Да что там… Помните всё это. Вот… Дай, думаю, позвоню Мартынову. Чем он там занимается, когда вокруг такой бардак творится. Звоню. «Приветик», – отвечает он, тоже как-то грустно-задумчиво. «Чем занимаешься? Как настроение?» – задаю ему традиционно-дурацкие вопросы. «Да вот, – говорит, – размышляю, идти мне на должность художественного руководителя ансамбля Ливоза или нет». «Какого ансамбля? – переспрашиваю я. – Мимоза?..» Слышно в трубку, как Женя с той стороны провода сворачивает газету… «Нет, – отвечает он уже чуть пободрее, – ВИА Ли-во-за». «Что это за цветок такой? – спрашиваю. – Я что-то сразу и не соображу». А он мне: «Это не цветок. А сокращённо: вокально-инструментальный ансамбль ликёро-водочного завода. Если хочешь стать руководителем этого перспективного коллектива, я, – говорит, – тебя рекомендую. Разучишь там с ними каватину Блевантйно из оперы “Рыгалето”… Соглашайся». Моё грустное настроение тут же как корова языком слизала! Неделю я потом всем рассказывал про эту «ливозу»… Эх, Мартынов! Как выдумает, бывало, что-нибудь или так расскажет и покажет всё в лицах, что обхохочешься! Арти-и-ист был!..
– …Я помню, как мы с Женькой загудели один раз в милицию. Прямо за решётку нас посадили вместе с какими-то уголовниками или бомжами! А влетели мы по-дурочке. Были чуть выпивши, после концерта для делегатов съезда комсомола, а Жека на своём автомобиле пытался выехать из
