Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов
– Ну и как, остались ребята? – с усмешкой переспрашивает кто-то.
– Остались конечно. Куда же им деться!..
– Видно, девушки хорошие были, – шутим мы, снова наполняя рюмки и приглашая всех к столу.
– Хорошо, что Элла не слышала эту историю, – глядя на часы, заключает Валерий Иванович Петров, бессменный тамада наших мемориальных мероприятий. – А, кстати, она придёт сегодня?
– Да вроде должна быть, – неуверенно отвечаю я. – Смотрите: около нас собака сидит уже полчаса, наверное. А мы ей пока ни «кусочека колбаски» не дали.
– Верно, собаку надо угостить, – поддерживает меня Андрей Дмитриевич Дементьев. – Женя понимал собак. Когда у нас был рыжий пёс породы колли, по кличке Кент, Женя так любил с ним по душам поговорить, пожалеть и приласкать его, что пёс просто начинал скулить в тон Жениным соболезнованиям по поводу тягостей собачьей жизни. Помню, когда Женя входил в наш дом, Кент сразу наполнялся радостью и буквально бросался в объятья своему задушевному другу…
Пока кладбищенский дворняга поедал поднесённые ему яства, к нашему столу незаметно стали подтягиваться его товарищи, а может быть, родственники – такие же серо-лохматые, с покорно склонёнными головами.
– Ишь ты! Вся стая собралась около вас, – подходит к нам тутошний сторож. – Собаки здесь всё время околачиваются, как-то по-своему облюбовали это место. Ночью вообще залезают на памятник и спят на нём, словно охрану несут круглосуточную. Я уж их гоняю!.. А вот эта, чёрная, всё равно приходит, ложится как на своё, и хоть гоняй её, хоть не гоняй: глядишь – она опять на памятнике…
– Да, Женя и своего Серёжку, когда тот совсем маленький был, пёськой называл, – со вздохом добавляет наша мама, Нина Трофимовна, бросая собакам закуску со стола.
Тем временем к Жениной могиле подходят всё новые и новые люди, пополняя нашу застольную, а вернее, «устольную» компанию.
– Здравствуйте-здравствуйте! Давне-е-енько, как говорится…
– Приветствуем всех… Приветствуем.
– В паре слов: как там дела наверху?..
– Говоря Жениными словами, как у жёлудя. Висишь вниз головой, вот-вот сорвёшься. Каждая свинья тебя готова в любой момент сожрать. А помочь некому: вокруг ведь одни жи… ой, чуть не оговорился, – дубы. Сгоряча едва не переврал оригинал мартыновский.
– Точно, я от Жени это слышал, кажется, ещё в году 77-м. В ту пору к нему привязался, было дело, «союзкомпозиторский комиссар» Эшпай. В нескольких газетах «прикладывал» он Мартынова – уж и не припомню за что, – всё хотел «исправить» мартыновские недостатки, вместо того чтобы своими заняться. Да, и тогда же Таривердиев написал или наговорил корреспонденту какой-то газеты свои культурно-социологическо-публицистические размышления, в которых тоже коснулся Мартынова – «сочинителя популярных песен», как он выразился. Помнит кто-нибудь это дело?
– Конечно. Речь тогда шла о результатах аналитического опроса, проведённого в обычном, как писалось, русском городе для определения самых популярных композиторов, писателей, художников всех времён и народов.
Журнал «Советская эстрада и цирк», 1977 г., № 7
Журнал «Крокодил», 1984 г., № 24
Шаржи печатались в газетах «Советская Россия» и «Литературная газета», журналах «Эстрада и цирк» и «Крокодил»
– Молодец. Всё помнишь, соврать не дашь. Так вот, кто не знает, оказалось тогда, что по результатам «руссконародного» опроса, почти цитирую, первое место, единолично и бесспорно, в музыке занял Евгений Мартынов; на втором месте, примерно с одинаковыми показателями, оказались Чайковский и Пахмутова; а третье место поделили Бах и Тухманов!.. Это не анекдот. Микаэл так прокомментировал сии результаты: представляю, дескать, в каком неловком положении оказался ни в чём не повинный Евгений Мартынов… Однажды при встрече Женя показал мне «эшпаевскую» газетку с разоблачениями, а я ему – свежую «таривердиевскую» под нос. Прочёл он, бухнулся в кресло и, закатив глаза, простонал: «Ну нет от них жизни никакой, и всё! Они теперь меня вообще заедят». Тогда-то Мартын и поведал мне притчу о жёлуде…
– Эх!.. А всё-таки хорошее здесь у Жени место, – глядя вокруг, констатирует Володя Попков, наш земляк из Донбасса, в прошлом певец, ныне поэт. – Тут и сирень цветёт над могилой, и яблони напротив, совсем как в песне. Я, знаете, от души Женьке завидую, пусть эти слова не покажутся кому-то кощунственными. И правда: будет ли нас кто-то так светло вспоминать после смерти? И найдётся ли вообще где-нибудь место для наших останков в эту лихую и во многом дурную историческую годину.
– Слушая тебя, Володя, я вспомнил о «месте», – прерываю я грустные размышления Попкова. – Мне в конце 80-х предлагали разные районы для строительства однокомнатного кооператива. Я изъездил все места предлагаемых новостроек и с удивлением обнаружил один общий для всех этих мест фактор: везде неподалёку находятся кладбища. Да и там, где я сейчас живу, у Бабушкинского метро, тоже кладбище рядом. Мне тогда обнаруженная мной закономерность показалась дурным знаком, и я Жене по телефону поведал о ней. Но брат со своим неиссякаемым чувством юмора не замедлил высказать свои соображения по этому кладбищенскому поводу: «Видишь, как хорошо! Всё рядом, далеко носить не придётся!»
– Женя в своём духе, – с улыбкой вставил Попков.
– Хотя на могильные сюжеты он всё-таки шутить не очень любил, – продолжил я. – Он вообще предпочитал в разговорах избегать этой темы, не выносил, к слову, чёрного цвета и всегда увиливал от участия
