Маргарет Сэлинджер - Над пропастью во сне: Мой отец Дж. Д. Сэлинджер

После чая Эдна повела нас в парк, где происходило какое-то действо, предположительно интересное для детей. В парке было полно народу, и со мной случился приступ клаустрофобии. Мне стало трудно дышать, и я тихо, чтобы другие не слышали, сказала об этом отцу. Он поднял меня и посадил к себе на плечи, высоко над толпой. Он сказал остальным, что в такой толпе все равно ничего не увидишь, и спокойно пошел через парк, будто нести двенадцатилетнюю девчонку ростом в пять футов семь дюймов — самая естественная вещь в мире: он, наверное, так это и воспринимал.

Единственное, что в этом путешествии оказалось не столь забавным, была главная его причина, которая, собственно, и подвигла отца на поездку. Он переписывался с молоденькой девочкой, школьницей, и у них завязался настоящий роман в письмах. Теперь они впервые должны были встретиться. Мы планировали проехать вместе с ней через всю Шотландию, отыскивая место, где снимался любимый фильм отца «Тридцать девять ступеней».

В Эдинбург мы летели самолетом, и девочка встречала нас в аэропорту. Я почуяла неладное в тот самый миг, как они поздоровались. Я понятия не имела, что тут не так, пока позже, во время путешествия, отец не признался мне, какую ужасную неловкость почувствовал он, увидев эту девицу. Неловкость и вину. Я спросила, почему, а он воззрился на меня, поражаясь моей тупости: дело ведь слишком очевидно, как длинный нос на ее лице. «Она ужасно некрасивая, бедняжка: я и понятия не имел». Девочка эта не была уродом с двумя головами, не была она и безобразной: она просто не была красавицей. А это для отца много значило. Тогда, не мудрствуя лукаво, я вывела для себя закон: мальчики не ухаживают за девочками, которые носят очки. Кто знает, может, и она не сочла его таким уж сокровищем. Правда, в этом я сомневаюсь.

Она была довольно милая, хотя изрядно застенчивая и неуклюжая, и мне пришлось делить с ней комнату все время нашего путешествия. Они бы все равно не ночевали в одной комнате, будь она даже привлекательна, поскольку, в отличие от матери, отец не принадлежал к тому поколению, среди которого было принято выставлять напоказ сексуальные отношения, даже если таковые и имели место, да и склад ума у него был совсем другой. Я чувствовала огромную разницу: он вел себя прилично в моих глазах, не проявляя открыто своих связей, не то, что мать, чье поведение меня унижало и отталкивало. И все же для этой девчонки было бы лучше, если бы у нее была собственная комната. Мне было так ее жаль: она, наверное, хотела поплакать, но в моем присутствии не могла. По ночам она частенько шмыгала носом, но я боялась что-либо ей сказать, как-то утешить: судя по ее виду, у нее вполне могла быть аллергия или аденоиды, и не хотелось окончательно обескуражить ее, если она действительно сморкалась, а не плакала. Дальше я помню смутно, потому что посмотрела «Психо» Хичкока в местном шотландском кинотеатре, и этот фильм так расстроил меня, что следующие два дня превратились в расплывчатую пелену: все вокруг я видела будто бы сквозь завесу ливня.

То, что мне удалось увидеть в Шотландии, пока мы ехали из Эдинбурга к западному побережью, было, думаю, сногсшибательно красиво, как в кино или на плакате, но меня почти все время ужасно укачивало в машине: я либо блевала, либо тихо лежала на заднем сидении, прикрыв глаза и сдерживая приступы тошноты. Немного пейзажей мне удалось разглядеть, и они далеко отстояли друг от друга: в основном те места, где можно было съехать с автострады и дать мне возможность проблеваться на свежем воздре. На какое-то время я выходила из машины, в лицо дул холодный ветер; после того, как меня выворачивало наизнанку, я испытывала облегчение — все это превращало и без того красивую сельскую местность в природу первого дня творения, только-только созданную Господом. Влажный вереск пах божественно, озера сверкали, как Жемчужные Врата.

Отец был в совершенном восторге, когда дорогу нам загородило стадо овец. Именно это в «39 ступенях» дает герою и героине, прикованным друг к другу, возможность бежать из машины человека, который их поймал. Овцы загородили дорогу, и пока водитель отгонял их, герои выбрались через заднюю дверцу и спрятались под каменным мостиком через ручей. Мы стали высматривать указатели на Алт-на Шеллох, но ничего не обнаружили.

Через много лет, вернувшись из Оксфорда, я встречалась с британским банкиром, семья которого имела домик и ферму в Шотландии. Когда они вместе играли в гольф в Виндзоре, папа спросил его о «39 ступенях» — не знает ли он, где снимался этот фильм. Мать моего друга не только знала, где это было; она прекрасно помнила съемки, и когда я приехала в гости, показала тот самый дом, все еще с прелестными звездчатыми оконными переплетами, куда привели Роберта Доната «вверх по тропинке или вниз, я в этом не уверен». Я послала отцу фотографии дома и каменного мостика через ручей, где герои прятались.

Мы пересекали Шотландию с востока на запад, от Эдинбурга до Обэна. В Обэне — или это было севернее, в Маллэге, — мы сели на паром до Айл оф Скай. Большущая чайка клюнула брата в палец, когда он стоял у перил, протягивая кусок хлеба. Помню, как он плакал, — проклятая птица расклевала палец до крови, — и как переживал отец, что позволил кормить чаек из рук. Отец негодовал на чаек.

Все наладилось, когда мы расстались с его неудавшейся возлюбленной, взошли в Саутгемптоне на борт «Куин Елизабет II» и поплыли домой. Слава богу, меня тошнит в машинах и на парусных лодках, не на океанских лайнерах. Разведав все входы и выходы, все спасательные шлюпки, я расслабилась и стала радоваться жизни. На второй день повстречалась с компанией молодежи, и стало совсем весело. Однажды вечером я засиделась с ними. Папа пошел искать меня. Я держалась за руки с каким-то парнем; мы шли по коридору с кучкой старшеклассников, направляясь к танцевальной площадке. Мы завернули за угол, и я увидела отца, идущего нам навстречу. Я укрылась в какой-то каюте, втащив туда и своего кавалера. Папа не ринулся за нами. Он позволил мне притвориться, будто я его не заметила, и вернуться через несколько минут как ни в чем не бывало; одним словом, сохранить свое достоинство. В возрасте, когда само существование родителей унижает, папа старался давить на нас как можно реже.

Я вернулась в школу, к граду записок, вопросов о битлз, новым танцулькам, с грудами легко рвущихся шикарных буклетов. В этом грустно признаваться, но новостей о битлз у меня не было. Пусть это звучит нелепо, но, вспоминая свое детство, я жалею лишь об одном — я имею в виду тоску по тому, что могло бы случиться, а не какие-то с трудом осуществимые желания, например, чтобы у меня были нормальные, душевно здоровые родители. Я очень, очень жалею, что не встретилась с Полом. Именно тогда. Хотя отец пообещал, что если через пару лет мое увлечение не пройдет, он постарается устроить эту встречу, волшебство, разумеется, не могло длиться вечно, хотя в то время я этого и не знала. Оно не принадлежало к царству, где нет разницы между десятью годами и двадцатью, или десятью и восьмьюдесятью. Оно принадлежало ко времени, когда весь мир покрылся цветами, и двенадцатилетняя девочка, даже высокая, могла легко утонуть в море подсолнухов; когда на стенах спален, благодаря усилиям «Дей-гло», появились плакаты с переливающимися маргаритками, плечи облеклись пестрыми шалями, хипповские дашики окрасили черно-белый мир во все цвета радуги, а запахи тела уже не могли пробиться сквозь бесконечные волны Английской лаванды Ярдли, лимона Жана Нате, ладана и мяты.